будто прямиком из хирургического отделения. Несмотря на то, что пять из них пустовали, так явно было не всегда: по их поверхности расходились пятна рыжие и коричневые, будто ржавчина, а рядом, на столике пониже, лежали ножницы и иголки с нитками. Еще ниже, под ним, валялся какой‐то полиэтиленовый пакет. Еще один такой же, только набитый чем‐то, занимал стол по центру, а стол с краю, самый широкий среди них, и вовсе напоминал алтарь, застеленный клематисами и белой накрахмаленной простыней. С его краев вились их лианы, и там, средь них, что‐то шевелилось.

Лора напряглась и вжалась во Франца боком, но не успела предупредить, чтобы он шел потише – простынь резко спала вниз. Их уже учуяли. Дева, лежащая в клематисах с головы до ног, будто сотканная из них, медленно приподнялась и села.

– Я знаю, кто это, – прошептал Франц и, судя по выражению его лица, он жалел о том, что знает. – Это Доротея Белл, бабушка Винсента Белла и дочь…

– Розы, основательницы Самайнтауна, – продолжила за него с улыбкой дева.

Дева и старуха одновременно, ибо дряблое лицо, покрытое морщинами и пигментными пятнами с запавшими глазами, явно нельзя было назвать молодым. А вот все остальное… Кожа гладкая, безупречная, хоть и буквально разноцветная, разных оттенков в разных же местах, как лоскутное одеяло. Все потому, что и части ее тела тоже были разными, друг другу не подходящие и непропорциональные. Руки, ноги, пальцы, ступни, даже шея… Безобразно сшитые вместе, скрепленные толстыми уродливыми швами с черными нитями. Она едва могла поворачиваться и шевелить ими.

Все тело Доротеи Белл было собрано из тел чужих.

– Пресвятая Осень, – выдохнула Лора, и правда, которую она вдруг осознала, встала у нее поперек горла. – Франц, это же… Это…

Не просто части разных людей, а части убитых жителей Самайнтауна, похищенные Ламмасом, которые так и не нашли. Все они были здесь. Все они использовались здесь.

Лора бросила испуганный взгляд на полиэтиленовый мешок, набитый чем‐то, в котором теперь легко угадывались очертания оторванных голов и рук, а затем снова глянула на Доротею, собранную из таких же «запасных деталей». Швы, покрытые чем‐то янтарным и блестящим, похожим на мед, надежно скрепляли между собою куски, но на некоторых виднелись следы кровоподтеков, будто эти части отрезали спешно и тяп-ляп. Правая нога Доротеи и вовсе казалась длиннее левой, а стопы были разного размера. Зато груди одинаковые – обе пышные, с темными ареолами сосков, и тоже отрезанные и пришитые заново. На запястьях рубцов и ниток и вовсе было так много, что они накладывались друг на друга и почти образовывали рукава. Только один шовчик выглядел аккуратно и тонко – у Доротеи на лбу. Скальп ей приделали добротный: волосы, чернявые и вьющиеся, расстилались по всей ее красно-синей спине. Фиолетовые клематисы были единственным, что хоть немного прятало ее наготу, но они расползлись кто куда, когда Доротея просто повела указательным пальцем. Его кончик тоже принадлежал кому‐то другому – подушечка, похожая на заплатку или наперсник, источала какую‐то пыльцу.

Когда этот палец вдруг повернулся к ним, все внутри у нее похолодело. Она дернула Франца за воротник рубашки, немо умоляя его бежать, ибо даже идиоту было ясно – от такого лучше держаться подальше.

Но, к счастью или сожалению, Франц Эф не был идиотом. Он был просто Францем.

– Ты выглядишь как‐то… необычно. Подстриглась, что ли? – крикнул он, подходя поближе, хотя Лора уже вовсю брыкалась у него на руках и шипела. – Помнится, когда мы с Джеком навещали тебя в последний раз, ты была в шаге от могилы и лежала, прикованная к постели с капельницами… Даже разговаривать уже не могла. А сейчас выглядишь очень даже бодрячком! Это типа омолаживающая процедура от доктора Ламмаса? Не проще ли было пойти к вампирам и попросить тебя обратить, а?

– И всю вечность сосать кровь из кого придется? – скривилась та.

– Ах, ну да… Собирать себя из кусочков кого придется ведь куда гигиеничнее. Логично, логично…

– Я не спрашивала твое мнение, мальчик, – усмехнулась Доротея и раскинула руки в стороны, будто приглашала ее обнять. Видимо, подставляла под свет ввинченных в потолок фонарей свои кошмарные швы и нескладные конечности, чтобы Франц и Лора их хорошенько разглядели. Она словно гордилась собой и своим новообретенным телом, и ее благоговеющий шепот это доказал: – Это не просто какая‐то там процедура или бессмертие. Благодаря Ламмасу я стала совершенством.

У Лоры, конечно, совершенством назвать ее язык бы не повернулся. Он вообще ни в какую сторону не хотел поворачиваться от шока и отвращения, что с Лорой, однако, случилось впервые. Ее тошнило, пока она молча взирала на Доротею, «прелестного ребенка Розы», как часто отзывался о ней Джек. Сложно было поверить, что это действительно когда‐то могло быть обычным человеком. Как‐то Душица шутила, что, мол, должно щелкнуть в голове, чтобы носить сандалии поверх носков или стать вегетарианцем? Наверное, что‐то такое же, что должно щелкнуть, чтобы ты захотел пошить себе новое тело из кусков других людей, не иначе. Доротея, очевидно, была беспросветно чокнутой.

Однако все стало еще хуже, когда она снова подняла свой сочащийся пыльцой палец и указала им на Лору.

– Ты, – промурлыкала она. – Тебя отправил ко мне Ламмас? Наверное, чтобы я выбрала себе новые детали. Посмотри-ка на меня… Ох, да! Мне нравится твое личико. Пожалуй, я возьму себе его. И ножки… Какие хорошенькие ножки! Не ходят, кажется? Ну, ничего. Все равно сгодятся. Подойди поближе, подойди.

– Франц, – сглотнула Лора. – Беги.

– Бежать? – переспросил он и нервно хохотнул. – Да ты посмотри на нее! Что она нам сделает? Бабулька просто переиграла в «Лего».

– Франц! – повторила Лора. – Твою мать! БЕГИ!

Ее голос сорвался от удара, когда метнувшаяся следом за пальцем Доротеи зеленая и твердая клематисовая плеть сползла со стола и с размаху обрушилась на то место, где они стояли. Руки Франца случайно разжались, и Лора выпала, покатилась по камням, снова приложившись о них виском. Во рту растекся кислый привкус желчи, в ушах раздался звон, будто в мозгу разбили фарфоровый сервиз. Франц завалился рядом тоже и, ойкнув, заморгал удивленно, будто и впрямь не ожидал. Конечно, подумала Лора, не его же лицо хотят себе присвоить! Если бы Доротее приглянулся он, они бы уже наверняка были на полпути из Самайнтауна.

Фиолетовые клематисы, облепившие железный стол, жужжали, как пчелы, подначивая Доротею продолжать, нетерпеливо предвкушая кровь. Сама она по-прежнему сидела на столе и, двигаясь крайне неуклюже, иногда ругалась, очевидно, еще не приловчившись управлять телом, которое ей не принадлежало. Поэтому она двигала в основном указательным пальцем – вправо-влево, вверх и вниз, веля растениям, послушным медовой пыльце, куда ползти и на кого