– Здесь все как в клинике. Тяжело найти подходящего донора – человека, чьи части тела приживутся. Ламмас сказал, что родственные связи повышают шансы, – ответила Доротея так небрежно, потирая безобразные швы, будто рассказывала о покупке нового платья. Теперь было ясно, почему одно с другим выглядело так непропорционально: мужские мускулистые руки и женские плечи, в то время как пальцы словно вообще детские.

– Что сказала бы Роза, увидь она тебя сейчас? – покачал тыквой Джек.

– Не смей говорить о ней! Ты не даже вспоминать ее права не заслуживаешь, – развопилась тут же Доротея. Джек резко замолчал, будто был согласен с этим. – Ты просто смотрел, как она чахнет, медленно и мучительно. Моя милая мамочка… Ты уверял, что любишь, но пальцем об палец не ударил, о, великий Тыквенный Король!

– Ты ведь знаешь, почему, – ответил Джек спокойно. – Если бы я умел лечить болезни, я бы это сделал. Если бы я мог отказаться от бессмертия, чтобы бессмертной стала Роза, я бы это сделал. Если бы я мог убить кого‐нибудь, чтоб она жила, я бы… тоже это сделал. Я правда ее любил, а вот ты сейчас своим поведением оскверняешь ее память. Немедленно прекрати этот цирк, Доротея Белл!

Удивительно, как Джек умудрялся разговаривать с собранной из чужих и сворованных останков старухой так, как обычно говорят с ребенком. Но, подумала Лора, она и вправду вела себя по-детски: дулась как мышь на крупу по какому‐то выдуманному поводу из прошлого, несла с собой трагедию сквозь года, а теперь саму себя же из-за этого уродовала.

«О, – дошло до Лоры вдруг. – Звучит знакомо…»

– Доротея! – воскликнул Джек опять, когда та вместо извинений вдруг резко подалась вперед из своего цветочного ложа и махнула в его сторону рукой с выпрямленным указательным пальцем.

Но вместо того, чтобы призвать себе на помощь какой‐нибудь шипастый стебель и натравить его на Джека, ее кисть просто… отвалилась. Они все заморгали удивленно и уставились на упавшую конечность: та мгновенно перестала шевелиться. Пальцы с нее посыпались, как листья. а затем запястье посерело на полу под алтарем, словно подожженная газетная бумага. Тогда Доротея взмахнула другой рукой, но история повторилась: шов на ее предплечье разошелся, стяжки порвались, и рука просто покатилась по столу, отскочила на землю к ногам Джека и истлела точно так же, как предыдущая.

– Что со мной? – Доротея задохнулась от ужаса. Глаза ее округлились, проступили старческие морщины, и швы на всем остальном теле вдруг тоже стали расходиться один за другим с противным треском. – Нет, нет! Ламмас обещал, что все получится, что тело прослужит долго… Что происходит со мной? Джек!

Он кинулся к ней, несмотря на все что она прежде высказала. Доротея неуклюже свесила разваливающиеся ноги со стола и попыталась встать, но накренилась и чуть было не рухнула плашмя – Джек подхватил ее, не дав удариться о землю, и прижал к своей груди.

– Джек, Джек, мне страшно, – зашептала Доротея, надрывно всхлипывая и пытаясь цепляться за него обрубками рук. – Я не хочу умирать!

– Тише, До…

– Это все из-за тебя! Сделай что‐нибудь! Прошу, пожалуйста…

– Доротея, – шепнул Джек. Его тыква наклонилась, прижалась к ее лбу за мгновение до того, как шов на том разошелся тоже, и соскользнул курчавый длинноволосый скальп. – Прости меня, малышка.

Она распалась на части в его объятиях, как изношенное платье разрывается по швам. Окончательно отвалились ноги, плечи, а затем грудь и следом – голова, прикрепленная к чужой шее. Пещеру заполонил трупный запах, и она погрузилась в траурную тишину. До едва успела вскрикнуть напоследок и навек затихла.

Джек еще несколько минут укачивал на руках ее останки, сидя на коленях посреди камней, цветов и человеческих кусков.

– Как же так, До? – вздыхал он, не поднимая тыквенную голову. – Что же ты наделала?..

Плечи его мелко дрожали, руки сгребали разбросанные повсюду конечности, словно пытались собрать назад светлые воспоминания. Джек еще толком не пришел в себя, когда вдруг повернулся и обратил свои треугольные черные прорези на притихших от этого зрелища Франца и Лору.

– Вы в порядке, ребята?

В этом был весь он – сам разбит, а их самочувствием интересуется. И оттого Лора почувствовала себя даже хуже, чем когда у нее пытались отобрать лицо. И ее ноющая голова, и ее бесполезные ноги, и ее собственные ошибки перестали иметь значение по сравнению с той болью, которая исходила от Джека могильным холодом, как если бы октябрь спустился в канализацию и пронзил их всех иглой. Осень пришла, и осень беззвучно плакала. Лора с Францем молча кивнули, не зная, что сказать и что сделать, чтобы его утешить. Они просто продолжали тихо сидеть на месте.

– Зачем все это было нужно, если Доротея развалилась уже через пятнадцать минут после того, как очнулась? – бестактно брякнул Франц, скребя пальцами затылок, и Лора ударила его локтем под ребра. – Ай! Да что такое? Будто ты об этом не задумалась! Ламмас, значит, играл здесь в свой конструктор, сделал Доротее новое тело в обмен на помощь и что, не знал, что ничего из этого не выйдет?

– Он знал, – ответил Джек, звуча пусто и бесцветно. Лора, наверное, вообще не смогла бы говорить после такого, но он даже отряхнулся и встал ровно, повернувшись к ним. – Ламмас обманул Доротею, чтобы я увидел, что с ней стало. И Винсента по той же причине приплел. Он уничтожает все, что мне дорого, чтобы разозлить меня… Надо же. Я думал, что смогу понять его, когда все вспомню, но нет, все еще не могу. Ламмас сильно изменился… Кажется, даже сошел с ума.

– Так ты вспомнил? – переспросила Лора, но Джек уже повернулся к ним спиной.

Барбара легла ему в ладонь, приняв свою истинную форму, и он, переступив тело Доротеи и клематисы, увядающие и съежившиеся в его присутствии, двинулся к тому туннелю, из которого пришел.

– Эй, ты куда? – крикнул ему Франц вдогонку, вскакивая следом.

– На городскую площадь. Довольно Ламмасу веселиться одному.

– Там опасно! – крикнула Лора тоже. – Он готовит жертвоприношение!

– Великую Жатву, – кивнул Франц. – Так, слышал, это называется. Всех жителей убить хочет, действительно маньяк какой‐то!

Джек почему‐то ничего не ответил. Только развернулся к ним на пятках и опять нервным жестом поправил подтяжки, отогнув в сторону воротник пальто. Оттуда, куда он шел, веяло свежим воздухом – очевидно, Джек не закрыл за собою люк, когда спускался. Выход на поверхность ждал где‐то там.

– Великую Жатву устроит не Ламмас, – произнес он. – Ее устрою я.

– Что? Что это значит?

– Вот почему я потерял воспоминания. Потому что когда я – это я, то каждое тридцать первое октября умирают люди. Это называется Великой Жатвой. Когда она начнется –