Души! Пузыри в золоте! А что дальше на земле будет?

Юноша уселся на воздух, как на лавку:

– А будет то: князь Вьюг придёт с востока и поработит человеков нищетой и тиранией, а князь Граюг придёт с запада и поработит людей богатством и роскошью, и какое иго будет тяжче – неизвестно. Князья начнут оспаривать друг у друга землю и небо. И в конце битвы оба выйдут побеждёнными, а народы взбесятся и перебьют друг друга. И пашни будут обращены в пустыни, а сады – в камни. И души последних людей будут хрупки, как листва по осени, а кости будут гнуться и трещать, ибо отравлен будет род людской!

Юноша возбуждённо приподнялся, завис, продолжая:

– Вот! Любовь осыпается в прах! Буйно растут два ядовитых цветка: выгода и себялюбие! Содом и Гоморра вернулись! Материнская утроба продажна, как говядина! Полчища тарантулов начали охоту на людей! И скоро зарыдает солнце, и огненные слёзы его будут капать на землю, сжигая всё живое, до последней жизни! Буди, буди сие! Апокалипта! – взвизгнул напоследок, исчезая вслед за гибкими золотыми пузырями.

«Это же Кирилл Чудотворец!» – вдруг узнал, в ужасе сползая с камня и крестясь в пустое небо…

…Очнулся от того, что кроль под периной затих – дыхание, обычно громкое и чёткое, исчезло. «Подох, что ли?» – откинул перину. Нет, жив, но глаза открывает еле-еле, телом распух и дышит сбивчиво, торопко, с хриплым прихрапом. Не чумка ли у него?

Брезгливо ногой сбросил кроля на пол. Задрал ночнуху, откатил на елдане плоть, обнажил плюшку – чисто! Ни шанкры, ни гнойников – пусто! Плюшка свободна! Всё скрылось без следа!

Радостно всполошённый, сел. Запалил и пододвинул свечу, раздвинул ноги и стал разглядывать елдан, ворочая его так и эдак, ощупывая и оглядывая муде, играя кожей на чистой плюшке.

Пусто! Гладко! Чисто! Всё ушло! Вот оно – Божье предупреждение! Кирилл Чудотворец был, указал – и исчез, болезнь с собой унеся в залог. Никуда не бежать – и болезнь уйдёт, вот какой это был сонный знак!

Кругляш обиженно отполз в свой угол, странно раскачиваясь на ходу.

– Прошка! Ониська! Шиш! – закричал.

Приказал привести доктора Элмса, спросив заодно Шиша, как вчерашняя трапеза со Строгоновым – не обижали ли молодого купца? Что говорили?

Шиш приосанился, усы расправил:

– Он, государь, зело слаб на жратву – кусает чуть-чуть, едун никакой! И не пьюн – так, пригубляет, – с разочарованным презрением Шиш показал руками, как Строгонов «пригубляет». – А от трезвого разве чего интересного услышишь? Так, про Шимбирь свою больше говорил, хвастал и хвалил…

– Шибир, – поправил. – Так ещё Геродот эту землю называл… Да ты, поди, про Геродота и не слыхал?

– Как нет? Ну, этот… Много народу волшебным мечом порубал… Аннибал, вот! Аннибал из Геродота!

– Аха-ха… Тебе бы поучиться не мешает малость, а то долбозвоном живёшь, бревно бревном… А что Строгонов дельное говорил?

Шиш пошарил глазами по полу, усмехаясь в усы:

– А разное… Я его всё-таки тихо-тихо напоил, он к концу трапезы и сболтнул, будто наткнулись Строгоновы на пещеру из алмазов в тысячи камней! Пуды!

Всполошился:

– Да ну! Пещера, тысячи пудов?.. Молчать надо об этом!.. Если откроется – алмазы цену потеряют! Что алмаз? Камень, товар! Его мало – он дорог, будет его много – будет дешёв, как уголь! Вот, говорят, в Англию много камней из Индии понаволокли – а теперь не рады, пригоршнями, как горох, продают. Никому про пещеру не говорить, отламывать понемногу! – Но, подумав, сник: – Нет, не верю я в пещеру! Бомелий, будь он проклят, объяснял, что алмаз глубоко в земле, в самой толще родится, а наверх через вулканы выкидывается – откуда ему в пещере взяться? Нет, выдумки… Да, так уж повелось: всё, что дорого, далеко лежит, достать трудно. И с людьми так же: самые дельные и сметливые из глуби людской своей силой, верой, правдой, смелостью, умом, верностью, честью наверх продвигаются, а другие, сразу наверху рождённые, подобны дерьму в проруби – никому не нужны, им некуда стремиться, плавают туда-сюда без дела, только рыбу ловить мешают!.. Кто мне верой служил, а кто предавал и изменничал?.. То-то же!.. Я на Строгонова Биркина напущу – пущай про пещеру выведает!..

Шиш не выдержал:

– А я чем плох?

Примирительно потрепал его за ухо:

– И ты тоже выведай, с другого боку, – одно другому не помеха. Знаешь, как хорьки оленя валят? Подберутся под брюхо, подпрыгнут, в елдан вцепятся и отгрызают, сколь успеют, а потом ждут, пока олень кровью истечёт, свалится без сил им на обед. Так и вы должны за своего царя зубами грызться, по капле правду собирать!.. Ну, дуй за доктором – он в норе у Бомелия, яды разбирает.

Пока Шиш ходил за Элмсом, а Прошка готовил мыленку, наблюдал за кролем и опять обдумывал, что бы могло значить появление Кирилла Чудотворца, сказавшего: «Никуда не беги, сиднем сиди, квашнёй растекайся!» Это как понять?.. Из державы ни ногой?.. В Англию не стремись?.. От мира в скит не беги?.. От себя не отстраняйся?..

И то сказать – что выходит?.. Я перед этими аглицкими бритами лебезю, выкрутасываю, письма, послов и подарки засылаю, а она, Елизавета, дева коронатая, молчит как рыба!

А может, королева искренне не желает идти замуж, навидавшись того, что её тятенька Генрих со своими жёнами и полюбовницами творил? Ещё бы! Король Генрих был зело суров, женился шесть раз, половине жён головы посносил, половину в монастыри упёк. Вот и боится Елизавета, что и с ней будущий муж, злой тартарский царь Иван, так же поступит, если за него сдуру замуж пойдёт или по глупости к себе жить пустит. И зачем ей дикий Иван, когда вот герцог Анжуйский по́лы её платья жуёт, у Габсбургов головы от менуэтов кружатся, а король Магнус из своего дурацкого Попенгагена ей целый бот с золотом отправил, сватаясь? Вот дурачок! На аглицкой королеве жениться мечтал – вместо того получил от нас в жёны сопливицу Марию Старицкую, с глаз долой!.. Ох, хитра Елизавета! Недаром её при дворе «рыжая Бесс» за глаза кличут. И вправду бесовка!

Влез Прошка, спрашивал, какую рыбу готовить – карпов не привезли, телеги в дороге застряли, ни в какую.

– Биркина спроси. Урды неси!

…Письмо, посланное с Андреем Совиным, осталось без ответа. Письмо, даденное Антону-толмачу, пропало. И последнее письмо, что через Шабтая передать хотел, тоже сгинуло, вместе с камнями, золотой книгой, самородком! Что за напасти! Так и не лепится ничего путного из этой Англии, хотя треть казны на Соловках лежит готова к отправке, а однорукий мастер Ёб в бухте святого Николая вовсю дредноут строит…

Ох, Господи милосердый! Тяжела моя ноша! Не по силам тянуть этот крест! Покоя прошу! Но не ропщу: болезни, чирьи, голод, моры, пожары, бунты – всё душу закаляет! Знаю, тяжкие дни посылаются, дабы человече не забывал о терновом венце, коим был венчан Иисус!.. И бака Ака часто говаривала: чем хуже – тем лучше, сильнее будешь!..