Покидая крейсер, султан изъявил желание, чтобы В. О. Бэр «приказал музыкантам сыграть русский гимн. … Во время исполнения гимна прикладывал одну руку к голове, как бы отдавая честь, а другую – к левой стороне груди. После чего, простившись с офицерами, он и сопровождавшая его свита тем же порядком отправились на берег. При съезде султана с корабля был произведен салют в 21 выстрел»[515].

«Перед самой съемкой с якоря на крейсер, – согласно рапорту В. О. Бэра, – подвезли от султана в виде подарков 4 небольших коровы и около 20 пудов зелени: лука, тыкв, лимонов, гранатов и баклажан»[516]. Причем коров доставили на борт живыми, чтобы гости, как, улыбнувшись, сказал командиру «Варяга» посланник султана, «не сомневались в свежести подарка-угощения».

Англичане, по воспоминаниям В. О. Бэра, сопровождали «Варяг» повсюду; держались высокомерно, «почитая себя полновластными хозяевами в этих водах». О самом В. О. Бэре арабы, со слов российских дипломатов, отзывались с чувством искренней симпатии. Говорили, что внешне он холоден, как истинный представитель «Белой страны руссов», но гостеприимен, как коренной житель Аравии, и «безукоризненно почтителен» к обычаям и традициям аравийцев.

Во время пребывания в Маскате, рапортовал В. О. Бэр, ему удалось собрать о городе следующие сведения. «Нынешний султан маскатский Файсал ибн Турки, – информировал он, – есть внук бывшего имама, владевшего, совершенно самостоятельно, не будучи вассалом ни Персии, ни Турции, и Оманом, и Занзибаром. … По смерти имама владения его разделили между сыновьями. Одному достался Занзибар, а другому – Оман. Получивший Оман счел себя обиженным. И вскоре между братьями вспыхнула война. Но уже в самом ее начале, в 1854 г., в дело вмешался вице-король Индии, и предложил им свое посредничество. Было решено, что Занзибар станет уплачивать Оману ежегодно 30 000 талеров Марии Терезии». Затем британское правительство само «взялось платить эти деньги оманскому шейху». Пишу шейху, отмечал командир крейсера, потому что, «по моему мнению, титул шейха правителю Омана подходит больше, чем титул султана, с которым, по установившемуся у нас понятию, связаны величие, богатство, роскошь и власть. Здесь же кругом – кричащая бедность …»[517].

«Добившись расположения обоих правителей, Омана и Занзибара, – указывал В. О. Бэр, – британское правительство приобрело решающее мнение во всех вопросах жизни … этих стран». Угрожало им, дабы держать их в руках, «одним и тем же оружием». Стращая одного из них «отказом платить за него 30 000 талеров», показывало другому, что может «лишить его этих денег, важных для него при той бедности, что довелось видеть в Маскате».

Англичане, имея в Маскате консула, г-на Кокса, сообщал В. О. Бэр, в распоряжении которого находился стационер, внимательно следили за всем происходившим вокруг, а главное – за самим Маскатом, «этим важным пунктом» на морских коммуникациях в Индию, в Персидский залив и в Красное море[518].

Судя по Маскату, резюмировал В. О. Бэр, «Оман производит впечатление крайне бедной страны». Представляется, что «широкая обменная торговля между Россией и Маскатом едва ли возможна, так как для вывоза, кроме фиников и кож, других товаров там, судя по всему, не имеется»[519].

По воспоминаниям французского консула, «встреча, оказанная в Маскате “Варягу”, была подчеркнуто приветственной и теплой». На следующий день по прибытии в Маскат «командир русского корабля с 12 офицерами, при полном параде, – извещал Париж французский дипломат, – сошли с судна на берег и к назначенному часу были во дворце султана»[520]. Ответный визит на «Варяг» нанес и правитель Омана. «Его Величество внимательно осмотрел судно. По обыкновению своему заявил, что еще никогда не видел такого прекрасного военного корабля. Но на сей раз слова его были сущей правдой. Потому что чудесный крейсер этот … с 42 орудиями и экипажем в 550 человек, стал самым большим военным судном, когда-либо заходившим в Маскат»[521]. Неизгладимое впечатление произвели на жителей Маската «мощные прожектора русского корабля», установленные на нем орудия и «оркестр духовой музыки».

29 ноября, в 11 часов утра, «Варяг» снялся с якоря и покинул Маскат. Вслед за Маскатом он посетил Бендер-Бушир, Кувейт, Лин-ге и Бендер-Аббас. Глубокая осадка крейсера, информировал Азиатский департамент МИД консул Г. Овсеенко, не позволила «Варягу» зайти, как планировалось, в Мухаммару и Басру[522].

Крейсер «Варяг», докладывал управляющий генеральным консульством в Бендер-Бушире Г. Овсеенко, сопровождавший корабль в походе в Кувейт, Линге и Бендер-Аббас, встретил «везде прекрасный прием, и произвел в Заливе благоприятное для нас впечатление. Появляясь в разных портах Персидского залива, “Варяг” привлекал к себе всеобщее внимание и тотчас же становился предметом повышенного интереса со стороны местного населения. Внушительные размеры судна, его величественный внешний вид, … чистота и опрятность внутри, сильное электрическое освещение, его гигантские пушки, невиданный еще в Заливе оркестр духовой музыки, разные технические присобления новейших систем, численность экипажа, доступность судна для всеобщего осмотра, приветливость и любезность русских моряков очаровали всех посетителей судна. И служили темами нескончаемых бесед в различных портах Персидского залива. Притом не только во время пребывания там крейсера, но и после его ухода»[523].

«Много говорили о русском крейсере, – писал Г. Овсеенко (11.01.1902), – не только в персидских портах Залива, но и на побережье Аравийском, в Шардже, Дубэй [Дубае], Расуль-Хаме [Ра’с-эль-Хайме], Абу-Зубе [Абу-Даби] и других полунезависимых арабских шейхликах [шейхствах] …». Словом, «молва о русском военном корабле быстро облетала все уголки Персидского залива, и везде находила себе сочувственный отклик местного населения». До недавнего времени, сказывали персы и арабы, «здесь знали лишь имя Россия», а ныне «воочую узрели» и ее боевые корабли. Резко выделялись на этом фоне, замечает Г. Овсеенко, «мрачные лица … англичан, совершенно забытых на время пребывания в Заливе русского военного судна»[524].