Появлению таких партий в прошлом препятствовало всевластие сперва Уолси, а затем Кромвеля, но теперь главного министра не было, и ничто не мешало враждующим сторонам стремиться к главенству в Совете, достижению контроля над Личными покоями и манипулированию королем, легко поддававшимся влиянию. Борьба между партиями, под знаком которой прошли 1540-е годы, по сути, была политической, но поводом для нее послужили религиозные разногласия.

Позже писатели вроде Джона Фокса и Николаса Сандера будут утверждать, что Генрих легко шел на поводу у придворных группировок. Сандер договорился даже до того, будто они, чтобы обратиться к королю, ждали «вечера, когда тот был приятно нагружен вином или шел в уборную, так как в эти минуты он бывал очень мил». Некоторые историки до сих пор разделяют это мнение, но существует и множество противоположных свидетельств. Действительно, Генрих играл на противоречиях между партиями и использовал людей в своих интересах, следуя политике «разделяй и властвуй», но его искусные действия несли на себе печать «нерешительности и обреченности»34, так как он не знал, на кого может положиться. Кроме того, король подозревал, что кое-кто из его окружения, прикрываясь заинтересованностью в религиозной реформе, впитывал идеи лютеранства. Существовала и проблема разницы в возрасте: многие из тех, кто обрел власть при дворе, принадлежали к более молодому поколению, отличаясь честолюбием и агрессивностью35. И хотя Генрих любил окружать себя молодыми, чтобы сверкать их отраженным обаянием, разрыв в годах становился все более труднопреодолимым.

С другой стороны, ни одна из партий не могла полностью полагаться на короля, который в 1540 году отправлял на костер и католиков – за поддержку папы, и протестантов – за ересь. Хотя в этих действиях просматривалась ясная логика, многие принимали их за признак неуверенности Генриха в своих религиозных убеждениях и пытались оказывать на него влияние – с переменным успехом, так как он настороженно следил за придворными, которые пытались «напустить тумана ему в глаза» или манипулировать им «ради собственных выгод»36. По свидетельству Шапюи, советники обычно не вступали «в тайные сношения» друг с другом, так как они «к этому не привыкли, даже в делах маловажных и не вызывавших подозрений»37. В целом Генрих твердо держал под контролем все государственные дела до самой смерти, и власть его была полной и неоспоримой. Ревниво относясь к своим прерогативам, он принимал решения самостоятельно и не позволял управлять собой ни одному человеку, к какой бы партии тот ни принадлежал. Соперничающим партиям иногда удавалось склонить короля в ту или иную сторону, играя на его подозрительности и настраивая его против своих врагов, что привело к падению Анны Болейн и Кромвеля, но в каждом случае государю предоставляли убедительные доказательства. Партии даже навязывали ему невест, хотя ни одной из последних четырех жен Генрих не позволял заполучить политического влияния. Как мы увидим, король обычно знал, что затевают его придворные, и порой смешивал им карты.

В последние годы правления Генрих стал активнее, могущественнее и деспотичнее, чем раньше. Он крепко держал в руках бразды правления, тщательно изучал государственные документы, депеши, письма, счета, служебные отчеты и платежные ведомости, делал многочисленные пометки на полях и вносил необходимые изменения: по его указанию секретари оставляли поля шириной в два с половиной дюйма и промежуток в один дюйм между строчками, чтобы король мог править тексты38. Вечером каждого воскресенья Генриху представляли список вопросов для заседания Совета на будущей неделе, и он лично составлял повестку. Каждую пятницу его главный секретарь писал краткий отчет о прошедших заседаниях, который в субботу подавали королю для принятия решений или одобрения. Если требовалось срочно получить заключение короля, лорд-канцлер просил об аудиенции в его личных покоях39.

Мало что ускользало от внимания Генриха: «нет ни единого слуха, о котором он не узнавал бы в числе первых, даже о таких вещах, которые мало интересуют правителей»40. Позднее сэр Уильям Пэджет говорил, что всегда включал в дипломатические отчеты «незначительные подробности», так как считал «необходимым для его величества знать все»41. В энциклопедической памяти Генриха хранились точные сведения обо всех пожалованиях, сделанных многочисленным просителям42; он запоминал все, что могло оказаться полезным в будущем. Благодаря опыту, вниманию к деталям, эрудиции и острому уму он брал верх над теми, кто хотел влиять на него.

Лето 1540 года выдалось очень жарким, с июня до октября стояла сухая погода, и в Лондоне вспыхнула чума. В августе король со своей юной супругой отправился в свадебное путешествие, имевшее вид продолжительной поездки на охоту: через Суррей в Беркшир, где молодожены остановились в Рединге, затем на север – в Юэлм, Рикот, Нотли и Бекингем, где король устроил заседание Совета в старом Касл-хаусе, который возвели еще во времена саксов. Двадцать девятого августа они прибыли в Графтон. Через неделю они двинулись на юг, в Эмптхилл, и провели там две недели – до 1 октября. В Эмптхилле вице-камергер Екатерины сэр Эдвард Бейнтон опозорил себя, появившись пьяным перед королем, и Генрих издал строгий приказ для всех придворных служителей: «Соблюдать трезвость и умеренность, каких ждет от них его высочество, в общественных местах и при королеве»43.

Находясь в Эмптхилле, Генрих заболел трехдневной лихорадкой – вероятно, малярией, – и его ноги пострадали от инфекции. Врачи выражали сильное беспокойство, но король неожиданно выздоровел. Затем он поехал в Данстейбл, где вновь собрался Совет, оттуда – в Мор и 22 октября вернулся в Виндзор. Перед прибытием короля всем, кто контактировал с носителями чумы, пришлось покинуть город. Им пообещали компенсацию от Тайного совета, выплаты долго задерживали.

Во время поездки по стране король приказал поставить к позорному столбу нескольких торговцев, завышавших цены. По возвращении Генриха разгневал слух о том, что его племянница Маргарет Дуглас снова вступила в тайную связь, на этот раз с братом королевы Чарльзом Говардом. Выяснив, что это правда, Генрих отправил Маргарет в недавно упраздненное аббатство Сион в Айлворте за «излишнюю ветреность» и предупредил ее, что она останется там, пока не научится «в совершенстве вести себя так, чтобы не расстраивать его королевское высочество»44. Маргарет провела в Сионе год, после чего уступила место гораздо более важной узнице.

56

«Королева еще не в постели?»

После поездки по стране король выглядел другим человеком. В декабре, будучи в Уокинге, он вставал между пятью и шестью часами утра, являлся на мессу в семь часов, рано выезжал на охоту, а к