Кольберг вытер пот со лба сложенным платком, внимательно осмотрел его и начал:

– Герр Ларссон сказал…

– Гунвальд?

– Да, он. Прежде чем отправиться домой, чтобы освежиться дезодорантом, он, с высоты своей учености, соизволил заметить, что ничего не понимает. Не понимает, например, почему сумасшедший не покончил с собой или не остался на месте преступления и не позволил себя схватить.

– Мне кажется, ты недооцениваешь Гунвальда, – заметил Мартин Бек.

– Ты полагаешь? – Кольберг раздраженно передернул плечами. – Ладно. Все это чушь собачья! У меня нет сомнений, что это массовое убийство. И что стрелявший, конечно же, был сумасшедшим. Сейчас он, наверное, сидит дома перед телевизором и наслаждается тем эффектом, который произвел. В конце концов, с таким же успехом он мог совершить самоубийство. То, что Стенстрём был вооружен, нам ни о чем не говорит, потому что мы не знаем его привычек. Предположительно он был вместе с той медсестрой. Хотя возможно и то, что он ехал в какой-нибудь ресторан или в гости к приятелю. А может, он поссорился со своей девушкой или его отругала мать, а он обиделся и поехал куда попало в первом попавшемся автобусе, потому что идти в кино было уже поздно, а если не в кино, то ему некуда было податься.

– По крайней мере, все это можно проверить, – сказал Мартин Бек.

– Да. Завтра. Однако есть одна вещь, которую мы должны сделать сейчас, до того, как это сделает кто-нибудь другой.

– Осмотреть его письменный стол на Вестберга-алле, – сказал Мартин Бек.

– Твое умение делать выводы достойно изумления, – похвалил Кольберг.

Он сунул галстук в карман и надел пиджак.

Было сухо и туманно, ночной иней, как саван, покрывал деревья, улицы и крыши. Видимость была никудышной, и Кольберг мрачно бормотал себе под нос ругательства, когда машину заносило на поворотах. За всю дорогу до Южного управления полиции они заговорили только один раз.

– Как ты думаешь, преступники, совершающие массовые убийства, имеют, как правило, криминальное прошлое? – поинтересовался Кольберг.

– Очень часто. Но далеко не всегда, – ответил Мартин Бек.

На Вестберга-алле было тихо и пустынно. Они молча прошли через вестибюль и поднялись по лестнице. На втором этаже нажали на соответствующие кнопки на диске цифрового замка и вошли в кабинет Стенстрёма. После минутного колебания Кольберг сел за письменный стол и проверил ящики. Они оказались не заперты.

Кабинет был чистый, приятный и какой-то обезличенный. На письменном столе Стенстрёма не было даже портрета его невесты.

На подставке для авторучек, напротив, лежали две его фотографии. Мартин Бек знал почему. Впервые за много лет Стенстрёму выпал отпуск на Рождество и Новый год. Он собирался на Канарские острова. Даже забронировал себе места в самолете, выполняющем чартерные рейсы. Он сфотографировался для нового паспорта, который должен был получить.

«Счастливый человек», – подумал Мартин Бек, глядя на фотографии, которые были намного лучше снимков, помещенных на первых полосах вечерних газет.

Стенстрём выглядел значительно моложе своих двадцати девяти лет. У него был открытый, ясный взгляд, зачесанные назад темно-каштановые волосы, которые и здесь, на фотографии, выглядели непослушными.

Вначале многим коллегам он показался наивным и несообразительным, в том числе и Кольбергу, который частенько устраивал ему испытания, чересчур далеко заходя в своем сарказме и высокомерии по отношению к нему.

Однако это было давно. Мартин Бек вспомнил, как однажды, еще в старом управлении полиции в Кристинеберге, он поссорился с Кольбергом. Он тогда спросил его: «Чего ты вечно цепляешься к парню?», а Кольберг ответил: «Чтобы избавить его от самоуверенности и дать ему шанс приобрести настоящую уверенность. Чтобы он смог стать хорошим полицейским. Чтобы он научился стучать в дверь».

Возможно, тогда Кольберг был прав. Во всяком случае, Стенстрём с годами стал способнее. И хотя так и не научился стучать в дверь, он сделался тем не менее хорошим полицейским – добросовестным, трудолюбивым и знающим. Натренированного, спортивного Стенстрёма, с его приятной внешностью и общительным характером, можно было считать настоящим украшением полиции. Его, наверное, можно было изображать в рекламных проспектах, зазывающих на службу в полицию, чего нельзя было сказать о многих других. Например, о Кольберге, грубоватом, толстощеком и тучном. Или о полном стоицизма Меландере, внешний вид которого не противоречил утверждению о том, что самые большие зануды часто бывают лучшими полицейскими. Это также не относилось к красноносому и неказистому Рённу. Нельзя было этого сказать и о Гунвальде Ларссоне, чей огромный рост и грозный взгляд могли нагнать смертельного страха на любого и который к тому же очень гордился собой.

Это было справедливо и по отношению к самому Мартину Беку, сопящему и шмыгающему носом. Вчера вечером он смотрел на себя в зеркало и видел длинную, похожую на жердь фигуру с худым лицом, широким лбом, крепкими скулами и недовольными серо-голубыми глазами.

Кроме того, Стенстрём обладал определенными специфическими качествами, часто выручавшими и всех остальных.

Обо всем этом Мартин Бек размышлял, глядя на предметы, которые Кольберг доставал из ящиков письменного стола и аккуратно раскладывал на столешнице.

Разница состояла в том, что сейчас о человеке по имени Оке Стенстрём он думал почти равнодушно. Чувства, овладевшие им было в кабинете на Кунгсхольмсгатан, когда Хаммар провозглашал прописные истины, исчезли. Момент жалости прошел и уже никогда не вернется.

С той минуты, когда Стенстрём положил на полку свою форменную фуражку и продал мундир старому приятелю из полицейской школы, он работал под руководством Мартина Бека. Сначала – в отделе уголовной полиции в Кристинеберге, входившем в состав Главного управления и являвшемся в основном подразделением, предназначенным для помощи перегруженной муниципальной полиции в провинции.

Потом вся полиция стала централизованной, это произошло в 1964–1965 годах, и вскоре они переехали сюда, на Вестберга-алле.

В прошлом Кольберга часто отправляли в командировки с различными заданиями, Меландера перевели по его собственному желанию, а Стенстрём оставался в составе отдела неизменно. Мартин Бек знал его почти пять лет, вместе с ним участвовал во многих расследованиях. Многому, что Стенстрём знал о практике полицейской работы, он научился именно за это время. Возмужал, преодолел почти полную нерешительность и робость, ушел из своей комнаты в квартире родителей и поселился вместе с женщиной, с которой, по собственным словам, собирался связать свою жизнь. К тому времени умер его отец, а мать переехала в Вестманланд[156].

Мартин Бек должен был знать о нем почти все, однако знал, как ни странно, немного.

Конечно, ему были известны наиболее важные события и, в общих чертах, характер Стенстрёма, его достоинства