Надо признать, что герцог де Шон преподал ему жестокий урок. С возрастом Пьер Огюстен становится всё осторожней. Он слишком честный, слишком порядочный, слишком нравственный человек, чтобы долго сохранять приятельские отношения с этим воплощенным пороком. Нужен лишь случай, чтобы они разошлись, и разошлись навсегда. Случай находится, мелкий, бытовой, немного смешной. Безденежье гонит Габриэля Оноре по Парижу. Он стучит во все двери. Он всюду набирает долгов, а так как он принципиально не платит долгов, очень скоро все двери перед ним закрываются, и он сидит на мели. Нечего делать, он обращается к Бомарше, знаменитому не только блестящей комедией, но своим неистощимым богатством и щедростью. Он просит двенадцать тысяч ливров и при этом с великолепной небрежностью говорит:

– Вам будет нетрудно одолжить мне эту сумму.

Действительно, для Пьера Огюстена это ничтожная сумма. Не менее ста пятидесяти тысяч ливров ему должен только принц Нассау-Зиген, которого он ни разу не потревожил даже намеком, что, мол, нехудо бы заплатить, а таких должников у него несколько человек, в том числе Соединенные Штаты Америки, которые до сих пор должны ему несколько миллионов. А вот этого нечистоплотного типа он одолжить не хочет хотя бы сантимом. Он вежливо отвечает ему:

– Разумеется, эта сумма не составит для меня никакого труда. Тем не менее вы её от меня не получите. Мне всё равно придется поссориться с вами в тот день, когда придет срок погашения вашего векселя. Так вот, я предпочитаю, чтобы мы сделали это сегодня. Таким образом я хотя бы сохраню свои двенадцать тысяч.

Как ни странно, банкир Клавьер оказывается в числе немногих сторонников этого истеричного теоретика вооруженной борьбы с деспотизмом. Не банкирское это дело, по правде сказать. Однако чего ж не бывает на свете. И когда разгорячившийся Габриэль Оноре жалуется ему, что этот подлец Бомарше отказал ему в таком пустяке, как двенадцать тысяч паршивых ливров, банкир тотчас схватывает свой интерес. Умеющий только покупать и продавать, он видит, что этого жалкого человека можно легко купить по дешевке.

И покупает. И граф, вдохновившийся этой подачкой, беспрекословно строчит ещё один грязный памфлет, на этот раз направленный против Парижского общества по распределения воды, о котором он до этой минуты даже не думал.

Что он может сказать против чистой проточной водопроводной воды? Ничего он против неё не может сказать. Какие обвинения он может предъявить акционерному обществу, акции которого неуклонно растут? Никаких. Он просто-напросто упражняется в декламации, пытаясь с помощью ложного пафоса и запутанных фраз создать у читателя впечатление, будто это дело нечисто. Он всего лишь подличает и лжет.

Стоит ли отвечать одному из сонма продажных писак, которые издавна вертятся возле него и пытаются его уколоть. Конечно, не стоит. И Пьер Огюстен совершает ошибку: он отвечает. Собственно, что он может и должен ответить продажному графу по существу? Нечего ему отвечать. Верно, высокая волна всё новых и новых побед поднимает его и мешает ему это понять. Правда, пользуясь случаем, он пытается разъяснить парижанам сущность проекта, но, не имея инженерного образования, путает термины, чем дает своим злорадным противникам новую пищу для нападения. В основном же он выказывает свое гордое презрение памфлетисту и называет его выпады ничтожными, если не глупыми.

Подкупный граф обладает бешеным темпераментом. Нет ничего удивительного, что он приходит в бешенство от этих мелких, в сущности неудачных уколов. Он разражается новым памфлетом, в котором теперь нападает на личность самого Бомарше, в уважении к которому распинался только вчера. Всё это, разумеется, не больше, чем грязная и надоевшая клевета, не больше того.

На этот раз оскорблена честь, оскорблено достоинство человека. На этот раз Пьеру Огюстену следует нанести мощный ответный удар, какими он славится не только во Франции, но и в Европе. И он готовится отвечать, когда к нему обращается с дружеской просьбой министр финансов Калонн. Видите ли, мой друг, с милой улыбкой изъясняется он, королевская казна, как известно погрязла в долгах и пуста, а деньги нужны. Так вот, министерство финансов размещает новый заем, то есть берет снова в долг, чтобы расплатиться по некоторым старым долгам и кое-что оставить в казне. Размещение же займа зависит именно этих банкиров, Паншо и Клавьера. Нельзя не согласиться, бестии продувные, мой друга, а все-таки окажите любезность, оставьте их хоть на время в покое, мы им об этом шепнем на ушко, и на бирже новому займу обеспечен успех.

И Пьер Огюстен совершает вторую ошибку. Крупный финансист, предприниматель и коммерсант, он не может не понимать, что политика министерства финансов порочна и прямым путем ведет страну к катастрофе, поскольку нельзя долго жить новыми долгами и наращивать дефицит. Он не может не понимать, что уж кому, кому, только не ему поддерживать министерство финансов на этом ложном пути, ведь король только что глубоко оскорбил и опозорил его. И все-таки он соглашается, по каким-то ещё более важным причинам, которые остаются для нас неизвестными.

Он не отвечает подкупному графу. И его молчание производит такое мрачное впечатление, какого не произвел бы и самый неудачный ответ. Ага, думают парижане, ожидавшие забавной схватки двух памфлетистов, стало бы ему нечего отвечать, стало быть, обвинения, выдвинутые против него, так основательны, что заткнули даже этот, самый разговорчивый рот. По рядам клеветников проходит волна оживления. Так вот значит как, и этот гигант уязвим, пришла пора точить свои перья. И они точат, напитывают свои перья ядом и ждут только случая, чтобы напасть, как они думают, на постаревшего льва.

Правда, нападение откладывается на неопределенное время. Пока что не до него. И Париж, и Франция, и Европа всё ещё заняты грязным скандалом, который только начался публичным арестом ни в чем не повинного кардинала Рогана. Король, подобно Пьеру Огюстену, тоже совершает ошибки одну за другой. Королева толкает его на ещё один необдуманный шаг. Её австрийское самолюбие уязвлено. Ей мало публично опозорить презренного кардинала. Она жаждет публично уничтожить его. И вместо того, чтобы отдать приказ министру полиции тишком и спокойно расследовать это странное дело, установить доподлинно вину каждого из участников дерзко задуманной комбинации и уже тогда тяжело и достойно наказать именно того, кто виновен, король передает дело кардинала в парламент.

Мало того, что парижский парламент далеко не всего поддерживает всё более и более сомнительную политику короля. Парламент не только без уважения, но нетерпимо относится к королеве, которая давно уже всем надоело недостойно-легкомысленным поведением и непомерными тратами, без пути без истины разоряющими страну. И парламент берется за дело не столько для того, чтобы установить истинного виновника, сколько для такого, что поставить королеву на место.

Выясняются некоторые подробности происшествия. Знатная дама по фамилии Валуа действительно существует. Она действительно принадлежит к прежней королевской династии. Правда, династия давно угасла и разорилась. Одна из последних её представительниц всего лишь убогая нищенка и распутная женщина, наделенная одним, но несравненным талантом: она не просто заурядная аферистка, которыми хоть пруд пруди, она королева всех аферисток своего времени, а может быть, и аферисток всех времен и народов.