Обведя вокруг пальца кое-кого из доверчивых парижан, она нанимает особняк, живет на широкую ногу и вынюхивает своим острейшим чутьем, где пахнет самой большой доверчивостью, самой большой глупостью и самыми большими деньгами. По слухам выходит, что королева легкомысленно тратит на безделушки миллионы и миллионы, что она терпеть не может кардинала Рогана и что кардинал готов совершить любое безумство, лишь бы добиться расположения этой самовлюбленной австрийской эрцгерцогини, которую когда он обвенчал с французским дофином.

Этого предостаточно. На свет божий появляется ворох записочек, якобы написанных рукой королевы и адресованных кардиналу. Под покровом вечерних сумерек в версальском парке устраивается тайное свидание кардинала и королевы, а на самом деле с переряженной проституткой. Наконец кардиналу передается просьба будто бы королевы приобрести под свое честное слово знаменитое ожерелье, с тем, чтобы королева, тайно от мужа, по частям оплатила его. Доверчивый кардинал подписывает бумаги. Ожерелье передается даме по фамилии Валуа, уплывает в Лондон, там расчленяется и продается частями.

Как следует поступить королю? Из парламента он должен дело забрать, извиниться перед обманутым, попавшим впросак кардиналом, законопатить королеву аферисток в Бастилию на все времена и наконец приструнить королеву, которая своим легкомыслием позорит звание королевы и подрывает основы монархии, а стало быть, подрывает основы спокойствия и порядка.

То-то и оно, что ни в какие времена Людовик ХV1 не был способен на решительные поступки. Нынешняя феерия вероломства, лжи и бесстыдства сбивает его просто-напросто с ног. Он опускает руки и делает то, что ни при каких обстоятельствах делать нельзя, то есть не делает ничего.

Нечего удивляться, что все дурные страсти тотчас выходят наружу. Адвокаты кардинала и аферистки загодя сочиняют громкие речи, в которых приводят всевозможные, большей частью туманные аргументы и полностью обеляют своих беззащитных. Согласно французским законам, цензура лишена права прикасаться к речам адвокатов. Экая благодать! Смышленые адвокаты загодя бросают свои ещё не произнесенные речи под типографский станок. Любознательность подданных короля раскаляется до предела. Брошюрки с речами ждут у типографских ворот. Из рук смекалистых торгашей их вырывают ещё влажными после печати. Послы иноземных держав закупают их десятками, сотнями и отправляют своим королям и министрам, не менее любознательным, чем любой парижский бездельник. Такого успеха не имел ни Вольтер, ни Руссо, ни поставленный в один ряд с ними, уже чрезмерно прославленный Пьер Огюстен Карон де Бомарше. Десять, двадцать тысяч этих брошюрок разлетается по Парижу, по Франции, по Европе.

Уж лучше бы король дополнил новой статьей цензурный устав, сжег на корню проклятые речи и пересажал всех адвокатов в стране. Впечатление было бы намного меньше во всех отношениях. А так брошюрки возбуждают и без того взволнованные умы. Возбуждают не приведенными фактами. До конца реальных фактов не знает никто. Адвокаты не в состоянии их привести. Пользуясь туманом, из которого состоит это нелепое дело, они строят свою защиту на недомолвках и напускают ещё больше туману, в котором легко заблудиться.

Туман, разумеется, не может удовлетворить никого. В туманное дело вплетается воображение, а воображение, как известно, способно сплести самые фантастические картины, куда более убедительные, чем самые достоверные факты. Натурально, всех волнует кардинальный вопрос: а где ожерелье? Кардинал не знает. Королева аферисток помалкивает, что её муж в Лондоне и распродает его по частям. Стало быть, оба молчат. А почему? Догадаться нетрудно!

Всему миру известно, как бестолкова, как легкомысленна королева, в какие гомерические суммы обходятся её ослепительные наряды, её Трианон, её лизоблюды. Из тумана предстоящего судебного дела выплывает только одно реальное обстоятельство: королева хотела купить ожерелье, но не купила, вишь, денег у неё не нашлось. Как бы не так! Купила! И ожерелье теперь у неё! Оттого молчит Аферистка! Оттого молчит кардинал! Так вот в какую клоаку спускаются денежки налогоплательщиков! Вот куда ежегодно спускается восемнадцать, двадцать, двадцать пять миллионов парижских ливров! Ага! Ага! Вот она – Австриячка! И каждый парижанин готов повторить монолог Фигаро, который он каждый вечер имеет возможность услышать со сцены:

– Эх, ваше величество, ваше величество, вы всего лишь дали себе труд родиться, а все мы в поте лица добываем свой хлеб. И всё ради чего? Неужели ради того, чтобы вы отрывали половину, тори четверти от нашего каравая и наш хлеб насущный пускали на ветер? Как вам не стыдно, ваше величество!

В сущности, дело уже сделано ещё до суда. Умы уже готовы к перевороту, который ждет за углом. С разгневанных уст ещё не срывается, но готов сорваться истребительный клич: «На фонарь аристократов!» Решение суда уже ничего не решает. Судьи совещаются шестнадцать часов. Спорят ожесточенно и принимают худшее из решений, стало быть, могли бы не спорить. Кардиналу выносят безоговорочно оправдательный приговор: не виновен! Разумеется, этот приговор справедлив, поскольку кардинал всего лишь жертва обмана, однако для королевы, которая жаждала мщения, этот приговор становится осуждением всего её поведения, всей её жизни, осуждением, конечно, моральным, но в раскалившейся ситуации это хуже всего.

На приговор Аферистке мало обращают внимания. Её должны сечь плетьми, заклеймить как воровку и на всю жизнь отправить в Сальпетриер. И тут у короля имеется возможность хотя бы отчасти посгладить неблагоприятное впечатление от всей этой грязной истории: он имеет право публично помиловать аферистку и тем показать народу свое милосердие, которое очень скоро понадобится ему самому. Его останавливает непримиримая рука королева. Она жаждет мести. Пусть за её позор заплатит хотя бы эта жалкая тварь. Нет милосердия! Нет!

На площади возводится эшафот. Парижане готовятся поглазеть на публичную казнь, почти так, как готовились увидеть комедию Бомарше. А их самым коварным образом надувают. Они не успевают проснуться, как аферистку чуть свет тащат, но не на эшафот, а во дворец правосудия, зачитывают приговор, не умело в крайней спешке клеймят и увозят в тюрьму. Публика собирается, а её говорят, что приговор уже приведен в исполнение. Публика считает себя жестоко обманутой. Она расходится в негодовании. А уже к вечеру весь Париж узнает, что несчастная отбивалась, что с неё сорвали одежды, что по ошибке клеймо попало не на плечо, а на грудь, и от страшной боли она в полубеспамятстве бросилась на своих палачей.

Ничего-то не умеют сделать толком в этой стране!

И заведомую, изобличенную аферистку жалеют всем сердцем, и всем сердцем ненавидят свою королеву.

Из этой глупой, но гнусной истории король выходит совершенно разбитым. Всё вываливается у него из рук, все дела идут наперекосяк. Давно ли Франция была победительницей в американской войне? Совсем недавно, три года назад, а кажется, что целую вечность. Сегодня с вчерашней победительницей уже никто не желает считаться. Австрия, её самый верный союзник, её опора в Европе, внезапно круто меняет свой курс, сближается с прежде жестоко ненавистной Россией и готовится вместе с ней к войне с Турцией, которую на войну с Россией провоцирует именно Франция.