7 июня сообщение КГБ рассматривалось на заседании президиума ЦК. Решили: «Вызвать в ЦК Жукова и предупредить. Если не поймет, тогда исключить из партии и арестовать».

Жукова в 1957 году, по существу, обвинили в преступной антигосударственной деятельности, в попытке совершить военный переворот. Его, к счастью, не судили, однако эти обвинения с него так и не сняты. Фактически Жуков до сих пор не реабилитирован.

С ЛУБЯНКИ В «АКВАРИУМ»

Жукова и Серова не назовешь близкими друзьями. Они были скорее соратниками. В столкновении Хрущева и Жукова Серов благоразумно принял сторону первого секретаря. Но, помня дружбу двух генералов, Хрущев вскоре и Серова убрал с ключевой должности.

8 декабря 1958 года Серов был освобожден от обязанностей председателя КГБ и через день назначен начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР и заместителем начальника Генштаба по разведке.

Филипп Денисович Бобков считает, что Серова сбросили со всех постов, потому что против него были настроены в отделе административных органов ЦК.

Серова не любил его бывший подчиненный Николай Романович Миронов, который стал заведовать отделом административных органов. Миронов был из Днепродзержинска. В 1941-м он ушел на фронт, после войны вернулся на партийную работу, стал на Украине секретарем обкома. В 1951-м, при Игнатьеве, его взяли в министерство госбезопасности заместителем начальника Главного управления военной контрразведки. Берия в марте 1953 года отправил его в Киев. После ареста Берии его вернули на прежнее место. Потом Миронов возглавил управление госбезопасности в Ленинграде. В 1959-м возглавил отдел административных органов ЦК.

До Миронова отдел курировал еще медицину и спорт. И ему приходилось разбираться во взаимоотношениях между футбольными командами. Миронов добился, чтобы ему оставили только силовые структуры. Он представил Хрущеву записку об упрощении структуры и о сокращении штатов центрального аппарата и периферийных органов КГБ, что не встретило понимания у Серова.

По мнению историка Никиты Петрова, причинами этого были «ведомственный патриотизм» Серова и нежелание идти на серьезное сокращение аппарата КГБ.

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко пишет, что об уходе Серова из КГБ никто не сожалел:

«Люди, одинаково виноватые в организации массовых репрессий, разделились на две неравные категории. Те, кто оказались на вершине власти, расправились с теми, кто был в их подчинении, свалив на них всю ответственность за беззакония и репрессии. А Серов к тому же был известен в стране как главный исполнитель приказов о депортации народов.

Дальше все пошло по известной схеме: начал падать — будешь падать до самого конца, и тебя будут все время раздевать, снимут звезды, лампасы, вышлют из Москвы, исключат из энциклопедических словарей твое имя и похоронят голеньким…

Трагедия Серова вызывает жалость и чувство протеста. Свой позор и падение ему пришлось пережить при жизни. В основном же у нас все-таки разоблачают людей уже после их смерти, впрочем, равно как и реабилитируют тоже после…»

Вопрос о личной ответственности Серова за то, что творили органы госбезопасности, возник после XX съезда. Академик Борис Черток вспоминает, как в закрытом НИИ-88, где создавались советские ракеты, состоялся партийно-хозяйственный актив. Доклад по поручению ЦК делал генерал Серов.

Выступление Серова о сталинских преступлениях подействовало на аудиторию угнетающе. Когда он закончил, в зале раздался срывающийся женский голос:

— Иван Александрович! Объясните, вы-то где были? Вы кем были, что делали? Наверное, громче всех кричали: «Слава Сталину!» Какое право вы имеете говорить о злодействе Берии, если были его заместителем?

Это говорила пожилая работница листоштампового цеха. Серов долго молчал. Потом встал и сказал:

— Я во многом виноват. Но виноваты и все, все здесь сидящие. Вы разве не славили Сталина на всех своих собраниях? А сколько раз каждый из вас вставал и до устали аплодировал, когда упоминали имя Сталина на ваших конференциях и собраниях? Всем нам трудно, не будем предъявлять счета друг другу.

Но Серову счет был предъявлен.

Профессор Наумов:

— Когда Серова назначали председателем КГБ, возражал весь президиум ЦК. Есть запись заведующего общим отделом ЦК Малина, который присутствовал на всех заседаниях президиума и составлял краткий протокол. Но Хрущев тогда настоял и не промахнулся. Но потом переправил его в ГРУ, что было сильным понижением. Конечно, его участие в репрессиях тоже играло роль, но дело не только в этом. Должно быть, Хрущев беспокоился, что у Серова есть контакты с Жуковым.

В аппарате эти настроения быстро уловили.

Начальник следственного управления КГБ Михаил Петрович Маляров обратился непосредственно к Хрущеву с жалобой на своего начальника. Он не решился бы на это, если бы не чувствовал, что позиции председателя КГБ ослабли.

«В некоторых архивных материалах, хранящихся в КГБ при СМ СССР — сообщал Маляров, — были прямые указания на то, что в практике т. Жукова имеются диктаторские тенденции, что он чрезмерно честолюбив и переоценивает свою роль в Отечественной войне (в этих же материалах указывается на наличие таких же пороков и у т. Серова), однако т. Серов в 1956 году приказал тушью вымарать фамилии Жукова и Серова и все, что говорилось о них в этих документах…

Я не провожу никакой аналогии между практикой т. Жукова и практикой т. Серова, однако полагаю, что грубость к подчиненным, администрирование, нетерпимость к критике, игнорирование принципов коллективного руководства, стремление сохранить в кадрах КГБ явных нарушителей социалистической законности, повысить их в должностях и наградить, а также чрезмерное честолюбие т. Серова, являются достаточными основаниями к тому, чтобы обратить внимание на его поведение и потребовать от него изжития этих недостатков.

Докладывая о вышеизложенном, прошу ЦК КПСС принять соответствущие меры и восстановить справедливость».

Но были, видимо, и другие причины, предопределившие падение Серова. Должность у него была такая, что не предполагала друзей. Напротив, товарищи по партийному руководству его недолюбливали и побаивались, потому что он знал все и обо всех.

В начале 1958 года в правительственном аэропорту новый секретарь ЦК Нуритдин Мухитдинов участвовал во встрече очередного иностранного гостя. Пока ждали самолет, к нему подошел председатель КГБ Серов, сказал:

— Ты ухаживаешь за хозяйкой своего особняка.

Мухитдинов вспоминает, что был ошеломлен словами председателя КГБ:

— Ты откуда это взял?

— Она сама заявила.

— Врешь! Это ложь!

— Хочешь, допрошу и ее запротоколирую?

— Наверняка уже сделал это, а протокол у тебя в кармане.

— Я хотел просто предостеречь тебя.

— Не предостеречь, а прибрать таким образом к рукам. Ты сам организовал эту провокацию, принудил эту бедную женщину дать ложные показания. Не стыдно тебе?