как писал чудом выживший первый секретарь миссии Иван Мальцев, «это обстоятельство так маловажно, что об оном распространяться нечего. С персидским министерством об этих женщинах не было говорено ни слова, и только после убиения посланника начали о них толковать».

Кроме того, он имел конкретные указания относительно возвращения в Россию попавших в рабство христиан. Буквально накануне трагедии Грибоедов получил письмо министра иностранных дел Нессельроде, в котором тот особо требовал искать и возвращать пленных христиан: «…Я считаю себя обязанным привлечь Ваше внимание в первую очередь к судьбе наших военнопленных в Персии, возвращение которых откладывается или от него уклоняются под разными предлогами. Сведения, достойные доверия, позволяют нам думать, многие из них, жертвы алчности и недобросовестности персов, были проданы в рабство в Хиву и Бухару, вопреки строгим условиям Туркманчайского договора…»

Главная ошибка Грибоедова заключалась не в его стремлении помочь несчастному евнуху, не в задержании армянских женщин (он имел на это полное право согласно Туркманчайскому договору), а в том, что его влияние стало слишком большим, спровоцировав ответные действия англичан, которые отомстили предельно жестоко.

Впрочем, какие бы ни были причины убийства русского посла, достоинство России требовало возмездия за неслыханное нарушение международного права. Это прекрасно понимали и персы, и англичане. Причем если персы ждали расплаты с ужасом, то Макдональд и его окружение со скрытым торжеством. Новая война между двумя державами казалась неизбежной.

* * *

Позднее станет известно, что буквально накануне штурма российского посольства все англичане стремительно покинули Тегеран, чтобы быть вне подозрений. Увы, именно эта предосторожность и стала впоследствии одним из косвенных доказательств английского следа в заговоре против Грибоедова.

Чудом оставшийся в живых Мальцев говорил прямо:

– Всем известно, что англичане, когда дело касается их политической власти, совершенно не разборчивы в средствах к достижению своих целей, а потому я твердо уверен, что кровь русская в Тегеране была куплена ценою английского золота!

Сразу же после убийства Грибоедова все англичане вернулись в Тегеран. Причем Макдональд, демонстрируя скорбь по случаю трагедии, предложил всем английским подданным, находившимся в Персии, облачиться в траур. Первыми облачились в черные одежды со скорбным видом секретарь Уиллок и врач Макнил.

На аудиенции с Фетх-Али-шахом Макдональд заявил:

– Я выражаю свой протест по поводу убийства русского дипломата! История народов не знает подобного ужасного случая, когда бы миссия дружественной нации истреблена в столице самого государя!

Но в Тифлисе и в Петербурге в искренность соболезнований Макдональда никто не поверил.

Узнав об обстоятельствах смерти Грибоедова, Паскевич заявил:

– Все внешние поводы возмущения, история с Якубом, женщины и тому подобное, суть только ширмы, за которыми скрывался зять шаха Аллаяр‑хан и англичане. Аллаяр всегда был явным противником Аббаса‑Мирзы и сильнейшей опорой враждебных ему братьев. И теперь с некоторым правдоподобием можно было заключить, что вся тегеранская история была обдуманной игрой самого вероломного коварства. Аллаяр‑хан и стоявшие за ним желали снова вовлечь шаха в войну с русскими, чтобы истребить совершенно династию Каджаров или же отдалить Аббаса‑Мирзу от наследства Персии в пользу его брата.

В Петербург императору Паскевич написал следующее: «При неизвестности всех обстоятельств дела, можно предположить даже, что англичане не вовсе были чужды участия в возмущении черни, хотя, может быть, и не предвидели пагубных последствий его; ибо они неравнодушно смотрели на перевес в Персии русского министерства и на уничтожение собственного их влияния».

Примерно в том же духе отзывался о смерти посла генерал-майор Николай Муравьев, никогда погибшего не любивший.

– Грибоедов заменял нам в Персии единым своим лицом двадцатитысячную армию! Сейчас мы этой армии лишились!

Так как в воздухе реально запахло новой войной, Фетху-Али-паше надо было что-то срочно предпринимать, и шах решил отправить в Петербург с миссией покаяния своего любимого пятнадцатилетнего внука Хосров‑Мирзу.

Что касается Макдональда, то он после убийства Грибоедова поспешил в Тавриз, чтобы склонить на свою сторону Аббаса-Мирзу, но пока уговаривал подуставшего от бесконечных войн принца, пришло известие о решении шаха послать внука Хосров-Мирзу с извинениями в Петербург. Узнав об этом, Макдональд был вне себя. Еще бы, все его труды, все золото, розданное на взятки вождям заговора, все оказалось напрасным. Упрямый шах не желал воевать с русскими, а желал мира! Поэтому Макдональд помчался в Кирман‑шах, чтобы собрать там партию в пользу Хассан‑Али‑Мирзы против наследника. Увы, и там все интриги, запугивания и подкупы англичан успеха не имели.

Забегая немного вперед, скажем, что в сентябре 1829 года на конференции трех держав по обсуждению условий решения греческого вопроса английский премьер-министр герцог Веллингтон пожаловался русским уполномоченным на идущие от Паскевича слухи о якобы недружественном отношении к России британского министра в Персии Макдональда и о причастности англичан к гибели Грибоедова. Русские дипломаты, не желая обострять отношения с Англией, предпочли не обсуждать этот вопрос, заявив, что российский император имеет все основания быть удовлетворенным поведением английского министра в Персии.

* * *

2 мая 1829 года Хосров-Мирза со свитой миновал русскую границу. 2 августа он прибыл в Петербург и остановился в Таврическом дворце. Император Николай I принял принца в Георгиевской зале Зимнего дворца, стоя у ступеней трона. На встрече присутствовали вся царская семья, государственный канцлер граф Нессельроде, члены Государственного совета, сенаторы, дипломаты, генералитет и офицеры гвардии.

Зайдя в зал, принц начал медленно приближаться к трону, склонив голову. На его шее в знак покорности висела сабля, а через плечи были перекинуты сапоги, наполненные землей. В таком виде, по шиитским преданиям, изъявлял преданность имаму Хусейну раскаявшийся начальник его врага.

Подойдя к Хосров-Мирзе, Николай подал ему руку, сказав:

– Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие.

После этого Хосров‑Мирза с поклоном вручил Николаю шахскую грамоту и произнес от лица деда извинительную речь, которую закончил стихами Саади:

Пришла пора опять скрепить

Союз приязни снисхожденьем —

И все минувшее затмить

Благотворительным забвеньем…

С ответной речью от имени императора выступил граф Нессельроде. Тогда же русскому императору были поднесены дары драгоценные камни, старинные манускрипты, золотые украшения и кашмирские ковры, а также главная ценность Фетх-Али – знаменитый алмаз «Шах» – своеобразный выкуп за кровь. На следующий день Хосров‑Мирза имел частную аудиенцию у императора в Елагинском дворце, на которой просил о списании с Персии неуплаченной части контрибуции.

На это Николай ответил четко:

– Россия, после тегеранского события, и без того показала довольно умеренности, чтобы теперь думать о новых снисхождениях!

Однако потом император передумал и все же простил некоторую часть контрибуции, правда, не столько, сколько просил Хосров-Мирза.

В Петербурге окруженный