Он говорил о христианстве как о посмешище для неверных, которые надеются, что «наша разделившаяся церковь уничтожит себя собственными руками». Клеманж отметил возрастание числа еретиков, чей яд, «словно гангрена, разъедает нас каждый день». Он предсказал, что будет еще хуже, поскольку междоусобица в католической вере вызывает раздоры и неуважение. Чтобы подтвердить свою точку зрения, он выдвинул аргументы против Вселенского собора и опроверг каждый, цитируя Ветхий завет — псалмы, пророков, книгу Иова. «Был ли когда-нибудь совет столь необходим, как сейчас, когда вся церковь бьется в судорогах? Ее дисциплине, морали, ее законам, институтам, традициям и древним практикам — духовным и мирским, — всему этому в настоящий момент угрожает ужасное и непоправимое разрушение».

Обратившись к королю, он упомянул личную трагедию Карла, сказал, что если Бог ответил на молитвы и излечил короля, то, должно быть, Он чуток к чаяниям народа и святой церкви и намерен истребить «ужасную схизму», принесшую всем несчастье. От имени университета он умолял Карла взять на себя миссию и найти средство для исправления ситуации, если он хочет, чтобы его по-прежнему называли наихристаннейшим королем.

Не зная латыни — языка ораторов, — Карл слушал с любезным видом, не понимая ни слова. Был запрошен перевод для королевского совета, члены которого тоже не знали латыни. Страстный призыв Клеманжа был проигнорирован. Правительства не любят радикальных средств, пусть доминирует политика; политика Людовика на тот момент состояла в том, чтобы утвердиться в Италии, а политика герцога Бургундского — в том, чтобы ему противостоять. Король приказал — либо это сделали от его имени, — чтобы университет воздержался от дальнейшей агитации. В ответ факультет устроил стачку — способ, который в 1392 году успешно опробовали против налогового бремени, хотя ценой стало то, что Париж покинули многие иностранные студенты.

Университет распространил в Европе письмо Клеманжа и представил его папе в Авиньон при полном собрании кардиналов. Климент прочитал несколько строк, глаза его гневно расширились, и он воскликнул: «Это письмо позорит святейший престол! Оно безнравственно, злобно!» Отвергнув его как клевету, «не заслуживающую быть прочитанной не только на публике, но и наедине», он в гневе покинул комнату и не стал ни говорить, ни слушать кого-либо. Кардиналы прочитали письмо и, посовещавшись между собой, решили, что отсрочка и в самом деле опасна и папе придется принять программу университета. Климент призвал их к себе, и кардиналы сказали, что если папа хорошо относится к церкви, он должен выбрать один из трех путей. Папа был так возмущен этой «предательской трусостью», что через три дня, 16 сентября, умер то ли от сердечного приступа, то ли от апоплексического удара, то ли, по мнению его современников, от «сильного огорчения». Так окончил свои дни Роберт Женевский, записанный церковью в антипапы.

Известие о его смерти пришло в Париж шесть дней спустя, 23 сентября. Если бы удалось предотвратить избрание преемника Климента, произошло бы безболезненное объединение церкви без использования силы, без созыва Вселенского собора. «Никогда более не будет такой возможности, — писал университет кардиналам, — это как если бы Святой Дух пришел к дверям и постучал». Королевский совет немедленно отправил авиньонским кардиналам послание от имени короля, призывая их «в интересах всего христианства» отложить конклав, пока они не получат «специальное и важное» письмо от короля Франции, которое скоро за сим воспоследует.

Во главе с маршалом Бусико королевские посланцы поскакали в Авиньон и в рекордные четыре дня одолели расстояние в четыреста миль. Кардиналов волновало объединение, но не за собственный счет. Учтивый испанец де Луна, бывший профессор канонического права, убедил кардиналов в том, что их позиция зависит от права на выборы, которое не должно быть ограничено. В письме королю они решили до окончания выборов не говорить об этом. Но чтобы кардиналов не обвинили в поддержке схизмы, они согласились подписать клятву в том, что кого бы из них ни избрали, он уйдет в отставку, если большинство кардиналов призовет его сделать это. Клятва обязывала отдавать все силы для единения церкви «без обмана, мошенничества и махинаций», искренне, без проволочек, исследовать все способы, которые ведут к цели, даже если для этого потребуется сложить с себя полномочия. Клятву подписали восемнадцать кардиналов, среди них был и самый яростный поборник союза — Педро де Луна Арагонский.

Когда предложили кандидатуру одного, тот честно признался: «Я слаб и, возможно, не смогу отречься. Не следует подвергать меня соблазну».

«А для меня, — заметил кардинал де Луна, — отречься все равно, что шляпу снять». Все глаза обратились на испанца. Ему было за шестьдесят, и он был кардиналом с тех бурных выборов в Риме, что предшествовали схизме. Это был образованный, умный человек благородного происхождения, тонкий дипломат, скромный в частной жизни, умелый манипулятор, оппонент совета и горячий поборник единства церкви. 18 сентября его избрали преемником Климента под именем Бенедикт XIII.

Второе французское посольство услышало новость по пути в Авиньон. По прибытии послов новый папа заверил их, что сделает все, чтобы покончить со схизмой, и снова повторил, что уйдет в отставку так же легко, как снимет шляпу, что и наглядно продемонстрировал перед послами. Его заверения в ответе королю громоздились этакими ступенями лестницы на небеса. Он согласился с выборами только для того, чтобы покончить с «проклятой схизмой», и лучше он проведет остаток жизни в «пустыне или в монастыре», чем будет продлевать раскол. Если король пришлет компетентных людей с четкими предложениями, он незамедлительно примет их и выслушает, он настроен решительно и твердо и будет работать во имя воссоединения церкви, он примет совет короля и его дядей, да будут они вовеки прославлены за свои деяния.

Возможно, де Луна была искренен, но стоило ему оказаться на папском троне, как его намерение отречься быстро уступило место осознанию высшего долга. Схизма, как и война, была ловушкой, из которой не так легко выбраться.

Все это время де Куси был на севере Италии — от имени Людовика Орлеанского он вел финансовую, политическую и военную кампанию за независимость Генуи. Дело в том, что в городе господствовала хроническая анархия: Гримальди, Дориа, Спинола и другие благородные семьи были изгнаны из города, им не хватало сплоченности, они хотели правителя, который вернул бы их и освободил Геную от буржуазного правления. Власть переходила от одной буржуазной группировки к другой, каждая из которых назначала дожа, пока того не свергали оппоненты. В 1393 году сменилось не менее пяти дожей, в 1394 году вернулся Антониотто Адорно, дож тунисской кампании. Дожи, партии и изгнанники, каждый по-своему, оказывали влияние на баланс сил в отношениях Флоренции и Милана.

В качестве командующего и «прокуратора трансальпийской территории» и представителя герцога Орлеанского, де Куси остановился в Асти, городе, принадлежавшем Людовику как части приданого Валентины. Он командовал войском, численность которого составляла примерно четыреста копий и двести тридцать лучших французских лучников. Де Куси набрал приблизительно такое же количество гасконских и итальянских наемников, однако для покорения генуэзских территорий ему требовалось превосходящее во много раз число солдат в том случае, если бы местные правители решили их защищать. Как и в Нормандии за много лет до этого, де Куси брал замки и города с помощью переговоров и только в крайнем случае демонстрировал военную силу.