В то время как в мае-июне 1393 года в деревушке возле Аббевиля шли мирные переговоры, де Куси совещался с папой Климентом в Авиньоне. Он уехал туда после того, как уладил савойскую ссору. Миссия его заключалась в том, чтобы в ближайшие два года посадить на римский престол Климента и отдать французам Папскую область, преобразованную в королевство Адрия. Решение обеих задач зависело от поддержки Джан-Галеаццо Висконти, чья заинтересованность в предприятии состояла не столько в судьбе папства, сколько в экспансии Милана. Хотя лично он и был религиозен, но, похоже, не привержен ни одному, ни другому папе, да и схизма волновала его лишь возможностью воспользоваться ею в собственных интересах. Заключив союз с Францией, он намеревался совместно подорвать могущество Флоренции и Болоньи.

Человек аналитического ума, богатый, меланхоличный Джан-Галеаццо был мастером средневековой реальной политики (realpolitik) в Италии. Он подчинил своей воле и власти весь итальянский север, включая Верону, Падую, Мантую и Феррару, нащупывал дорогу к Тоскане и Папской области, возможно, прицеливался к королевству Ломбардия и даже к объединенной Италии — либо просто пробовал силы за геополитической шахматной доской того времени. Что до схизмы, он лавировал между своими миланскими под данными, лояльными римскому папе, и французскими партнерами, что означало возвышение Климента. Как он надеялся проплыть между этими берегами, неясно. Однако именно он оживил идею, заключавшуюся в том, что Франции не следует отказываться от королевства Адрия во главе с его зятем Людовиком Орлеанским. Эту схему — которая и была целью миссии де Куси — раскритиковал семидесятилетний посол Висконти в Париже Никколо Спинелли, один из лучших дипломатов той поры. Спинелли говорил, что Папская область испытывает ненависть к папскому престолу. За тысячу лет с папского почина были развязаны самые яростные войны, но мира священники так и не обрели и вряд ли когда обрящут. Лучше будет, если они скинут с себя это ярмо, поскольку оно есть бремя не только для клириков, но и для всех христиан, особенно для итальянцев.

Убеждать в этом французов не требовалось, однако они хотели, чтобы королевство официально передали Людовику в качестве папского феода, прежде чем приступать к физическому завоеванию Адрии. Папа, однако, намеревался до поры удерживать под контролем всю Папскую область. Де Куси, признанный переговорщик и француз, лучше всех был искушен в лабиринте итальянской политики, а потому еще до похода именно ему поручили убедить Климента в выделении королевства из Папской области. В этой миссии де Куси сопровождал епископ Нуайона, член королевского совета, прославившийся ораторскими талантами, а также секретарь короля Жан де Сен, который вел протокол. Де Куси и епископ объяснили папе, что на чудо надеяться не следует и только интервенция Франции сможет покончить со схизмой, в одиночку Климент ничего не сделает. Если папа пожалует Людовику королевство Адрия, он сможет получать с этой территории твердый ежегодный налог, чего еще не бывало с тех пор, как папа переселился в Авиньон. Король Франции, сказали посланники, рекомендует на этот поход своего брата как человека, которому по силам осуществить завоевание, поскольку «он молод и здоров»; к тому же у него будет помощь герцога Миланского.

Климент заартачился: ему не хотелось, чтобы его называли «истребителем папского наследия». Десять лет тому назад, когда он давал разрешение герцогу Анжуйскому, его это не беспокоило, однако теперь он мало верил в способности французов. Пригласили на совет трех французских кардиналов, в том числе и Жана де ла Гранжа, кардинала Амьена, того, кто однажды напугал Карла VI одержимостью бесами. Климент хотел, чтобы ему дали точные ответы: сколько денег и сколько людей привлечет к своей кампании Франция, и как долго они пробудут в Италии? Он хотел, чтобы святейшему престолу направили две тысячи военных под командованием лучших капитанов и аристократов, а также чтобы на протяжении трех лет каждый год выплачивали по шестьсот тысяч франков. Смущенные посланники ничего ему не могли обещать, ведь на сей счет у них никаких распоряжений не имелось. Кардинал де ла Гранж непринужденно предложил: пусть герцог Орлеанский начнет кампанию и по мере продвижения захватит ту землю, на которую претендует. Де Куси и епископ пробыли у папы шесть недель, но добились лишь обещания Климента отправить своих посланников в Париж для дальнейших переговоров.

Во Франции их ожидало известие о неудаче заключения мира и о новом приступе безумия у короля, что усилило борьбу между герцогами Бургундским и Орлеанским и ослабило желание пойти «насильственным путем». Не уладив отношений с Англией, французы не могли пойти в Италию. И в самом деле, когда англичанам стало известно о планах французов, они предупредили, что нарушат мирный договор, если Франция поднимет оружие против папы римского. Не доверяя военной партии Глостера, французы отправили герольдов с приказом усилить оборону и отремонтировать разваливающиеся крепостные стены. Снова стали тренировать лучников, был издан приказ о запрещении игр. Теннис, которым стали заниматься простолюдины, подражая аристократам, и колф — разновидность хоккея на траве, популярная среди буржуа и редко обходившаяся без переломов, — а также игры в кости и в карты были запрещены в надежде на то, что солдаты будут больше практиковаться в стрельбе из луков и арбалетов. То же самое предпринял Карл V в 1368 году, и это доказывает, что правители сознавали слабости французских лучников.

Дело не в умении, проблема состояла в том, что французская тактика ведения боя не уделяла лучникам сколько-нибудь серьезного внимания. У французов не были приняты совместные действия лучников и рыцарей; арбалетчиков они нанимали, но использовали редко. Причина крылась в презрении к простонародью и в страхе перед тем, что они возьмут первенство над рыцарями. К 1393 году добавился и страх перед бунтом. После того как лук и арбалет сделались весьма популярными, аристократы настояли на том, чтобы запрет на игры был отменен: они боялись, что простые люди повернут оружие против них. По иронии судьбы, они попали в распространенную ловушку, когда один своекорыстный интерес перечеркивает другой.

Вокруг Voie de Fait начал нарастать конфликт интересов. Флорентийцы направили в Париж шестнадцать послов — они не хотели альянса французов с Джан-Галеаццо и нашли себе союзника в лице герцога Бургундского. Из-за своих фламандских поданных тот никогда не был ярым сторонником Климента и уж точно не собирался помогать папе в его притязаниях на Рим, поскольку это означало, что Людовик становился королем Адрии, а к тому же и регентом. Герцог, в свою очередь, нашел себе союзницу в лице королевы Изабо, хотя он ее и презирал. Та была готова сойтись хоть с дьяволом, лишь бы доставить неприятности Джан-Галеаццо.

Самую сильную политическую оппозицию «насильственному пути» оказывал Парижский университет, оплот интеллектуального клира. Университетским клирикам никогда не нравился «авиньонский Вавилон». Последствия раскола церкви выразились в симонии и коррупции, в возрастании материализма, потере престижа, подъеме протестных настроений среди лоллардов и мистиков, в национализме, стимулом к которому стала попытка Франции доминировать в папстве, а это обострило соперничество сторон, занявших противоположные стороны по отношению к схизме. Все это нанесло ущерб авторитету церкви. Исторически раскол былого единства веры и рост национализма были шагом вперед, однако эти явления лишь усугубились схизмой, но никак не были ее следствием. Раннему историческому развитию сопутствует универсальность, но затем неизбежен раскол, однако люди видят лишь то, что у них перед глазами, и в конце XIV века они видели урон, который схизма нанесла обществу; неудивительно, что им отчаянно хотелось объединить церковь.