пору́ до в то время́

Приезжал князь Владимир столько-киевской,

Он схватилсе-то чары красна золота,

Из которой-ту пьё по приезду,

90 По приезду-ту пьёт, по отъезду:

«Где моя чара красна золота?»

Апраксея-та королевисьня

Говорила таковы́ слова:

«Тут были калики перехожия,

95 Перехожия да переброжия,

Они не взяли-то чары-то красна золота?»

Князь-от Владимир посылаё Алешеньку Поповича:

«Поезжай-ко состыгни калик перехожих,

Ты спроси-ко, не попала ли чара красна золота?»

100 Поезжал тут Алешенька Попович млад, —

Он выходит силой силён, а не догадливой, —

Состыг он тут калик перехожих,

Перехожих-ту, переброжих.

«Уж вы ой еси, калики перехожие,

105 Не украли ли вы чары-то красна золота,

Из которой-то князь пьё по отъезду,

По отъезду-ту, по приезду?»

Тут калики перехожие,

Они копья-ту в землю потыкали,

110 Суночки-ти в землю повесили,

У Алешеньки подштанники сняли,

От пороли Алешеньку Поповиця.

Приезжаёт ко князю ко Владимиру:

«Я не мог состы́гце калик да перехожих,

115 Перехожих да переброжих».

Посылает как князь Владимир Добрыню Микитича:

«Уж ты ой еси, Добрыня Микитич млад,

Поезжай состыги́ калик перехожих

Ы спроси, не попала ли чара-та красна золота?»

120 Тут поехал Добрыня Микитич млад,

Увидал калик да перехожих:

«Уж вы ой еси, калики перехожия,

Перехожия, переброжия,

Вы скажите-тко, вам не попала ли

125 Чарочка красна золота,

В которой-ту князь по приезду пьет,

По приезду пьет и по отъезду-ту?»

Они копья в землю потыкали,

Суночки-ти котомочки повесили,

130 Стали смотрять они да во суночки.

[О]ни нашли чару-ту красна золота

У Михайлушка Михайло́вича.

Тогды потянули у Михайлушки язык со те́менем,

Ясны очи косицеми, ретиво́ серьцо́ проме́ж плецей,

135 Голову отсе́кли во цисто́м поли́,

Селитру-ту жгали да на белы́х грудя́х.

Тело оставили во чисто́м поли́.

Сами суночки взяли и пошли калики перехожия.

Тут Михайло-то Михайло́вич исцелилсе,

140 Он бежал крычал да громким голосом:

«Вы постойте, дождитесь, калики перехожие,

Перехожия, переброжия!»

Дождались они Михайлушка Михайло́вича,

Опять тянули-то язык те́менем,

145 Ясны-то очи косицеми,

Ретиво́ серьцо́ промежу́ плечей,

Голову отсекали во цисто́м поли́,

Тело воставили во чисто́м поли́.

И ушли опять калики перехожия.

150 Тут а во второй раз исцелилсе

Михайлушка Михайло́вич млад,

Он крычал да громким голосом:

«Уж вы ой еси, калики перехожие,

Вы меня подождите, не оставьте-ко».

155 Тут они унять Михайлушка Михайло́вича,

Тогды они язык тянули те́менём,

Привязали Михайлушка ко сыру дубу́,

Уходили калики перехожия.

Тут Михайлушка Михайлович

160 Вот сошел он с дерева,

Бежал крычал он да громким голосом:

«Вы дождитесь меня, калики перехожия».

Тут дождались, убоялися:

Это чудо неизвестное!

165 Рассказал Михайлушка Михайлович

Про своё-то больше несчасьицо:

«Наверно, чару мне сунула Апраксея-королевисьня!»

Тогды калики пошли да перехожия

Во своей-то пути они дорожечки.

138

МОРЯНОЧКА

Жила-то по́жила вдова бедная;

У той вдовы было́ у бедною

Девять сынов было ясных соколов,

А десята была да красна девиця.

5 Мать-то детей да всех возро́стила,

Она возро́стила да всех возлелеяла;

Мать детей возлелеяла — в разбой ушли.

После тех пор мать доць ро́стила,

Она доро́стила да взаму́ж выдала,

10 За того гостя́ приезжего,

А купьця она поморского.

Давно дочка у матушки да в го́стях не были,

Год прошел, и два прошло, и три года́ прошло.

Они жили-прижили да мала детишша,

15 Мала детишша, сына ясна со́кола.

Тут задумала поморочка в гости ехать к матушки:

«Ты поди-ко, муж, да на конюшной двор,

Запряги коня да лошадь добрую».

Тут послушал, помор, свою поморочку,

20 Он запряг коня да лошадь добрую,

Поехали они да в гости к матушке.

Тут ехали, подъехали — ночь пришла,

Заезжали они да в лес дремучия,

А коня поставили ко сыру́ дубу́,

25 А шатер раскинули да во темно́м лесу́.

Повалились они да во бело́й шатер,

Они по краям легли, а мала детишша во серёдочки.

Вдруг не шум шумит, не гам гамит,

Наезжало девять тут разбойников,

30 Коня отвязали от сыра́ дуба́,

А у помора отсе́кли голову,

Мала детишша пополам разо́рвали.

Тут заплакала поморочка горькими слезами:

«Вы зачем-то, пошто убили мужа милого,

35 Разорили-то детишша сердецьнёго?»

Тут стали разбойники у поморочки спрашивать:

«Ты какого-то роду-племени,

Хто у тебя отець-то, хто у тебя мати?»

— «Я отца-то не помню, мать у нас да вдова бедная,

40 Нас у матери было девять сынов, ясных со́колов,

Я десята была да красна деви́ца.

Нас мать-то всех возро́стила,

Она возро́стила и возлелеяла,

Возлелеяла — сыновья да все в разбой ушли,

45 После тех пор мать меня доро́стила,

Она доро́стила, взаму́ж выдала

За того-то купьця меня приезжего».

Тут заплакали братья горючими слезами:

«Мы зачем-то, пошто убили зетя милого,

50 Зетя милого, племянника сердечного?»

Туг клали заповедь велику:

«Чтобы больше нам в разбой нейти».

Среди ночки-то среди темною

Приезжали-то к родной матушки.

(Дальше на том и конца нет).

——

Парасковья Васильевна Онуфриева

П. В. Онуфриевой из Нижней Зимней Золотицы в год записи было 68 лет. Неграмотная. Физически слабосильная женщина. Из-за преклонного возраста и по состоянию здоровья в колхозе не работала.

Знала только две былины — «Князь, княгиня и старицы» и «Иван Гордёнович». Пела уверенно. Очень любила, когда у нее записывают старины. И если собиратель, приехавший в Золотицу, не разыскивал ее, она сама приходила к нему, садилась за стол и предлагала записать ее тексты. Она не смущалась, когда М. С. Крюкова говорила, что Парасковья Васильевна перекладывает «старины на частушки».

В 1937 г. у нее записывали былины И. М. Колесницкая и М. А. Шнеерсон (участницы Беломорской фольклорной экспедиции Академии наук)