Громовым, Ф. Архиповым, рассказал про настроения Кожина и Каширова. После этого Кожина, Каширова и Д. Блынского вызвали в губревком, где Игнатий Громов двум последним «сделал нотацию» насчет того, что они «немножко заблудились». А Кожин, проигнорировавший приглашение, на другой день был арестован и отпущен после разговора Захарова с главой губревкома В. Аристовым. Зато вскоре были арестованы Ф. Д. Плотников и Сопин, хотя последнего почти сразу освободили, причем Захаров ходатайствовал и за него[2603]. Командир небольшого отряда на Алтае Е. Г. Аниконов в январе 1920 года был арестован и судился трибуналом «за несвоевременное разоружение партизанского отряда», но оказался оправдан и впоследствии отправлен на польский фронт[2604].

Тревожась за настроения популярных повстанческих вожаков, Сиббюро ЦК 11 июня 1920 года указало на то, что ряд губкомов нетактично отнесся к партизанским лидерам. На другом заседании Сиббюро постановило для изживания партизанщины втягивать «авторитетов» в советскую работу. Сибревком 7 мая того же года решил выделить на восстановление хозяйств, разоренных войной (прежде всего партизанских), 95 млн рублей[2605]. Однако часть партизан сразу запротестовала против политики военного коммунизма: 24 июня председатель Горно-Алтайского райревкома В. И. Плетнёв, выступая на губернской конференции РКП(б), назвал продовольственную политику «неправильной» и предложил не запрещать свободную торговлю. По словам тогдашнего продагента Шебалинской волости, Плетнёв часто отменял «для многих селений разверстки по основаниям якобы чрезмерной тяготы наложения и несправедливости таковых ввиду разоренности населения войной»[2606].

Всего в части РККА и ВОХР влилось свыше трети сибирских партизан[2607]. К лету 1920 года ни одного самостоятельного партизанского соединения в Сибири не осталось. Но это вовсе не означало, что партизанщина исчезла как политический и общественный феномен, – повстанцы-пассионарии не могли раствориться бесследно даже на сибирских просторах. Наличие массы бывших партизан, являвшихся фактическими хозяевами на очищенных ими территориях, было, по мнению Сиббюро ЦК, серьезным осложняющим фактором, налагавшим особый отпечаток на партийную работу в Сибири[2608]. Между тем, согласно давней монографии В. И. Шишкина, якобы лишь «незначительная часть партизан из 4‐го корпуса М. С. Козыря, отрядов П. К. Лубкова и Г. Ф. Рогова, находившихся под влиянием анархистов и эсеров, отказалась подчиняться советским органам»[2609]. Партийно-советские органы постоянно сообщали об анархистских поступках, часто откровенно криминальных, со стороны структур власти, сформированных партизанами.

В партизанских частях, зачисленных в РККА, почти сразу началось массовое дезертирство. Толпы бывших повстанцев, покинувших РККА и вернувшихся домой, продолжали увлеченно и безнаказанно грабить и убивать «колчаковских гадов». Сформировавшиеся в течение 1920 года коммунистические ячейки, в основном из партизан, проводили во многих местах настоящий массовый террор, не затихавший до конца 1922 года. На Дальнем Востоке партизанский бандитизм тоже широко и повсеместно процветал до конца 1922 года и был заметен до середины 20‐х годов.

Партийные лидеры – от уездных до общесибирских – много усилий уделяли тому, чтобы избавиться от партизанщины. Им не нужны были политические конкуренты, спаянные боями и готовые чуть что схватиться за оружие. Так, первое время в Семипалатинском губбюро РКП(б) два из трех мест занимали партизаны-агитаторы П. Коваленко и А. Бобра, но затем их вытеснили ставленники центра[2610]. Много усилий потребовали нейтрализация и поглощение партизанских органов власти – сельских и волостных ревкомов, советов и ревштабов, особенно в Алтайской губернии. Впрочем, сначала их терпели, поскольку параллельная работа по созданию ревкомов и коммунистических организационных бюро только развертывалась.

Сибирский походный ревком, составленный из двух политотдельцев 5‐й армии, ища легких путей, велел переименовать партизанские органы власти волостного уровня в ревкомы, и до февраля 1920 года они, пока строился большевистский аппарат, благополучно существовали. Затем эти ревкомы стали вливать в официальные органы власти[2611]. Но, за отсутствием должного числа коммунистов, многие низовые ревкомы так и остались лишь переименованными, с прежним партизанским руководством и соответствующей политикой. (Чрезвычайная по сути основа низовой власти сохранилась на всей территории региона и в последующем: переход власти «от ревкомов к выборным Советам принципиально не изменил методов управления, и Советы решали проблемы в том же направлении и теми же методами, что и ревкомы»[2612].)

В конце июля 1920 года И. П. Павлуновский сообщал Президиуму ВЧК:

По свержении Колчака остро встал вопрос – кто станет у власти в Сибири: те ли, кто в течение двух лет вели героическую борьбу с Колчаком на внутреннем фронте, т. е. партизаны, или коммунисты и советские работники центральной России. Совершенно естественно, что власть по Сибири перешла не к партизанам (партийным и непартийным), лишенным элементарного опыта в советском строительстве, а к коммунистам и советским работникам центральной России. Партизанам и их вождям в строительстве [Советской] Сибири досталась третьестепенная и абсолютно не руководящая роль. С таковым положением не могла мириться часть партизанских вождей и партизан <…> [ибо] великая третья сила – крестьянство – оттесняется коммунистами от власти, и те места в советском правительстве, которые, по мнению партизан[,] должны были бы занимать их вожди, занимаются спецами, с которыми партизаны боролись всего несколько месяцев тому назад. Среди партизан советская политика коммунистов стала истолковываться как политика измены революции. Наиболее обывательски настроенные вожди партизан и мелкобуржуазное партизанство начали относиться к коммунистам центральной России как к самозванцам. Этим объясняется факт посылки [Г. Ф.] Роговым делегации к тов. Ленину с жалобой на угнетателей-коммунистов[2613].

Основная часть красных партизан поддерживала власть, несмотря на огромное недовольство рядом ее мероприятий. Но бывшие партизаны, включая многих достаточно известных вожаков, продолжительное время были очень активны и в антисоветском повстанческом движении. По оценке И. П. Павлуновского, к концу июля 1920 года на территории Алтайской и Семипалатинской губерний партизаны-повстанцы потеряли 4 тыс. убитыми, не считая пленных, тогда как потери правительственных войск в боях с ними составили менее 150 человек[2614].

Лояльность же вознаграждалась. Бывший начштаба армии Мамонтова Ф. И. Архипов (1893–1966), показав согласие с разоружением и фильтрацией повстанцев, стал членом Алтайского губревкома, начальником губмилиции и т. д., раскрыл «несколько партизанских заговоров». Из партизан выше прыгнули только Х. С. Скиба и А. И. Бобра, с декабря 1919 по февраль 1920 года занимавшие соответственно посты председателя и зампреда Семипалатинского облревкома. Но большевистская политика военного коммунизма вела к разочарованию и недовольству повстанцев. Так, бывший левый эсер Архипов был против продразверстки и резко утверждал, что все советские учреждения – «лишние[,] связывающие революцию наросты». Будучи отправлен в декабре 1920 года делегатом на VIII Всероссийский съезд Советов, Архипов, увидев фанатичное следование идеям военного коммунизма, заявил, что в Москве «сплошная