и уездного исполкома) как якобы заговорщика[2638]. Сделать это Путекле не сумел из‐за отказа исполнителей[2639] (в 1921 году Третьяк, не забывший ни о данном эпизоде, ни о своем кратковременном аресте, угрожал властям отказом от членства в партии и уходом в горы)[2640]. Николая Путекле, провалившего «акцию» и плакавшегося главе Алтгубревкома: «Будучи выдвинут партией на роль карателя-палача, я грубел, терялись человеческие чувства; пробыв на этом посту два года, начал пить», ненадолго посадили за «пьянство и должностные преступления»; но уже в мае 1921 года он всплыл на нерядовой должности в Омской губЧК, а впоследствии подвизался в угрозыске и прокуратуре[2641].

Аналогичный чекистский провал из‐за нелояльности исполнителей случился весной 1921 года в ДВР. Военком и врид начальника партизанской Забайкальской кавдивизии, коммунист с 1917 года Е. В. Поздняков 1 апреля телеграфировал в штаб главкома НРА: «У меня есть официальные документы от сотрудников Г. П. О. об убийстве меня тчк Сотрудники Г. П. О. подтверждают[,] что было поручено убить меня некоторым сотрудникам Г. П. О.[, но] последние не исполнили, а признались мне тчк Мною не принимается никаких мер, прошу срочной высылки комиссии для разбора указанного»[2642]. Власти предпочли переместить военачальника: в сводке Госполитохраны от 23 мая 1921 года отмечалось, что после ухода военкомдива Позднякова штаб дивизии работает в контакте с ГПО и отношения чекистов «с дивизией начинают меняться к лучшему»[2643].

На Дальнем Востоке партизанщина укоренилась гораздо сильнее, чем в Сибири, – там почти весь правящий слой был из повстанцев. Роль местных партизан оценивалась в ранней советской историографии очень высоко: «6 апреля 1920 года усилиями партизан создается Дальневосточная республика, которая как компромисс („буфер“) считалась буржуазно-демократической республикой, но фактически находилась под гегемонией пролетариата и под руководством компартии»[2644]. Но партизанщина принесла такую тотальную коррумпированность, которая просто взрывала какой-либо государственный и общественный порядок.

Сразу после образования ДВР редактор газеты коммунистов Дальневосточной республики сокрушенно писал, что люди «за время революции опозорили себя… безудержным воровством и взяточничеством»[2645]. Слабая власть ДВР была тотально поражена коррупцией и не контролировала деятельности ни пронизанных партизанщиной силовых структур, ни собственного руководства. Уголовные методы стали правилом поведения самых видных советских работников, грабежи и хищения являлись обыденным делом.

Ответственные лица ДВР активно «самоснабжались» не только мануфактурой и продовольствием. Огромные трофеи, захваченные в 1920 году у семёновцев и которых НРА хватило бы на три-четыре года, бесследно растворились уже к началу следующего года[2646] (склады в Чите были просто разграблены), а Народно-революционная армия доедала коней и голодала. Министр продовольствия и торговли С. Я. Гроссман растратил 4 млн золотых рублей на личные нужды[2647]. В правительстве ДВР выяснили, что до майского переворота 1921 года Приморью, включая обком РКП(б), было выделено 165 млн рублей золотом, которые разошлись не очень понятным образом. В декабре 1921 года правительственная комиссия изучила расходование 72 млн золотых рублей, доставленных в Читу из Владивостока в 1920 году. Оказалось, что в сейфах вместо отчетов лежали небрежные карандашные расписки, причем только на половину израсходованного золота[2648].

В декабре 1921 года один из видных деятелей ДВР информировал Дальбюро ЦК РКП(б) о том, что и в Амурской области отмечены политические и уголовные дела «не помимо властей». Так, в Благовещенске местное отделение ГПО открыло две хорошо оборудованные фабрики по выделке китайских долларов (даянов). Первая по счету фабрика фальшивых ассигнаций была организована уголовниками при содействии ряда местных инженеров и техников. Вскоре эта денежная фабрика «получила благословение» от широкого круга амурских руководящих работников во главе с большевиками М. А. Трилиссером, Я. Яковлевым, И. Голомидовым, Зельником, Файнбергом, а также эсерами-максималистами Рухловым, Кузнецовым и др. Финансово-экономический совет области, помня об удачной работе по изготовлению колчаковских 25-рублёвок в 1919 году, отпустил на оборудование и подготовительные работы нелегальной типографии несколько тысяч рублей золотом.

В конце 1920 года по постановлению Амуробкома РКП(б) часть оборудования была уничтожена, а следы заметены: например, казначей обкома Бригис и член президиума Я. Яковлев лично сожгли недоделанные даяны. Однако дельцы избавились только от ненужного оборудования, а остальное спрятали, после чего инициатива перешла к чекистам: начальник облотдела ГПО Богданов велел продолжать производство, а для конспирации типографию перевели в Зейский уезд. Часть фальшивок тратилась на нужды местных чекистов, другую увозили «в неизвестном направлении». В конце мая 1921 года эта фабрика по приказу уже знакомого нам А. С. Лапы, директора ГУ ГПО ДВР, была отправлена в Читу и соединена с небольшой аналогичной фабрикой, организованной анархо-максималистами. Всего, предположительно, было выпущено подпольно несколько миллионов ассигнаций, реализованных как в ДВР, так и на китайской стороне, причем в конце 1921 года в стадии раскрытия находились еще две подобные фабрики. К декабрю 1921 года было арестовано восемь человек, которые «в один голос» грозили поднять скандал, если их не отпустят, заявляя о причастности к делу и Амурского обкома, и командующего 2‐й Амурской армией С. М. Серышева, а также «прочей такой публики»[2649].

Тогда же ревизия Благовещенского отделения Госбанка выявила, что в нем руководители Амурской области хранили крупные средства, причем, согласно агентурным данным, 25 ответработников имели в Китайском путейском банке в Сахаляне (Хэйхэ) серьезные денежные вклады, полученные от операций с золотом и военными заказами. Зато учет золотых запасов в Благовещенском банке сознательно не проводился почти полтора года – с февраля 1920-го, притом что за это время по документам было получено 2,5 тыс. пудов золота[2650], а в наличии осталось не более пуда. Выделялся злоупотреблениями комиссар управляющего финансовым отделом области С. П. Курочкин, у жены и сестры которого хранились золотые монеты и иностранная валюта. Кроме Курочкина, по делу о незаконной реализации золота проходили самые ответственные лица – областной эмиссар М. Трилиссер, член Исполкома народно-революционного комитета С. Шилов и др.

Однако власти ДВР (как и в последующие годы, когда то и дело разбирали старые дела об исчезнувших ценностях либо красном бандитизме) привычно сослались на особо тяжелые условия 1920–1921 годов и выдающиеся заслуги партизанско-партийных лидеров в формировании боеспособной армии. Хотя по обвинению в хищении золота проходили в Амурском отделе Госконтроля 52 человека, в тюрьме оказались единицы, например зарвавшийся Курочкин, ставший козлом отпущения. Относительно Трилиссера и бывшего председателя Нарревкома Власова было беспомощно отмечено, что они находятся «неизвестно где», а Шилов (чье местопребывание было хорошо известно) имеет большие революционные заслуги… Суд над благовещенскими жуликами прошел в Чите в феврале 1922 года и не затронул видных партийцев