текущие рабочие дела и обзор литературы. Левада задавал тон: кто что читал и что нашел интересного. Левада сам не вылезал из ИНИОНа и ставил обязательным условием прочитывание иностранных журналов, а потом обсуждение каких-то подхваченных идей из прочитанного, что кому было интересно. За каждым сотрудником или аспирантом были распределены соответствующие журналы, и шло обсуждение прочитанного, шла проработка, проговаривание идей, статей, подходов, методов, их продуктивности и границ применимости.

А. Л.: Надо только объяснить, что это не был тот семинар, о котором вы спрашиваете, не квартирник, речь идет о работе сотрудников и аспирантов, о работе, которая была руководителем в лице Левады задана и имела семинарскую форму.

Л. Г.: Кроме рабочего семинара, было еще три: первый — это общий открытый семинар, на котором выступали либо «варяги», приглашенные гости, либо сами сотрудники сектора Левады, читались доклады по самым разным проблемам. Второй семинар был культурологический, довольно узкий, там регулярно работали лишь несколько человек. Им руководил Дмитрий Сегал. Обсуждались преимущественно проблемы социальной, культурной антропологии с соответствующими докладами о главных фигурах в этой сфере и концепциях, конечно, также с освоением необходимой литературы (французский структурализм, Боас, Радин, Гирц и т. п.). Третий был нерегулярный, «логико-социологический». Его руководителем был Ракитов, но непосредственно все дела (статьи, переводы) вел Юрий Алексеевич Гастев.

Результатом всей этой работы, что выяснилось позже, когда в мае 1972 года начали разгонять институт и в первую очередь сектор, оказался огромный накопленный материал. За пять лет существования сектора была написана монография «Очерки структурно-функционального анализа», два сборника по культур-антропологии, два сборника «Логика и социология» и подготовлены к печати семнадцать сборников переводов и рефератов (примерно по двенадцать-пятнадцать листов каждый). Из них напечатано только три (в основном переводы структурных функционалистов, Т. Парсонс и его круг), но публично оказались доступны лишь два. Потому что третий выпуск переводов по структурно-функциональному анализу Г. Осипов, тогдашний замдиректора ИКСИ, распорядился пустить под нож. (Мы с Алексеем Георгиевичем сперли, уже из типографии, несколько экземпляров, и это все, что осталось от этого издания.)

Поэтому работа семинара была совершенно понятна и по внутренним задачам, и по проблематике — устойчивость воспроизводства социальных систем и факторы их изменений. Здесь особое значение имела, конечно, немецкая социология, прежде всего Макс Вебер, которым в секторе занимался Михаил Абрамович Виткин. На «большом», открытом семинаре, который собирал человек по тридцать, едва все помещались в довольно большой комнате, доклады были самого разного рода по тематике (социология города, теории культуры, традиция, генезис феодализма, метатеория сознания, социолингвистика, аномия и т. п.).

Сектор разогнали в мае-июне 1972 года, точнее, разогнали весь Институт социологии. Напомню, что тогда из четырнадцати докторов, работавших в институте, осталось два; одна из двух Чангли — специалист по Энгельсу или раннему Марксу, не помню точно, а из тридцати пяти кандидатов ушло, по-моему, двадцать три. Это был настоящий погром, начавшийся с приходом нового директора Руткевича.

Встала проблема продолжения работы. Левада уже перешел работать в ЦЭМИ, к Анчишкину и Шаталину, и там же возобновил тогда семинар. По-моему, где-то через полгода после разгона ИКСИ, в январе 1973 года, возобновилась семинарская работа и начались первые доклады. Один из первых докладов был наш с Татьяной Борисовной Любимовой (он был о «невозможности типологии культуры»). Нет, вру. Первый доклад был другой. Но так или иначе семинарская работа продолжалась. Нельзя сказать, что это был какой-то подпольный семинар — он был вполне доступным и сочетал в себе черты клуба интеллектуалов (потому что там выступали люди из самых разных предметных областей) и собственно научного обсуждения. И люди (докладчики) были разные, и темы обсуждались самые неожиданные. Клуб, потому что была потребность выговориться, поговорить и осмыслить текущую ситуацию (положения человека в закрытом обществе) с самых разных точек зрения. Второе — это было просто продолжение работы, которая намечена была Левадой. Потом уже, несколько позже, были домашние семинары, очень узкие по составу, на одном мы обсуждали проблемы бюрократии и тоталитаризма.

На каких источниках?

Л. Г.: По бюрократии — это главным образом немецкая, американская и французская социология плюс работы русских историков (рассматривалась специфика патримониальной бюрократии, история приказной и ведомственной системы, патология бюрократии, лишенной внешнего контроля, и т. п.), по тоталитаризму — лишь самые общие постановки проблемы, я бы сказал, обрисовывался лишь самый общий контур и смысл концептуальных подходов. Собственно теоретические работы тогда были мало доступны, к ним обратились много позже. Обсуждались прежде всего возможности приложения западных инструментов к нашей реальности (отличия структуры и функций, включая латентные функции и последствия, различных типов бюрократии). Источники тоталитаризма, имевшиеся подходы к сравнительному анализу режимов разного происхождения и другое — все это было потом, ближе к перестройке актуальна была проблематика бюрократии: в историческом аспекте, в социологическом и прочее. Результатом этих домашних семинаров сначала была серия статей в журнале «Коммунист», написанных примерно осенью 1987 года.

Борис Дубин: Подожди, она же сначала была в журнале этого самого Института мировой экономики.

Л. Г.: Нет, первая публикация была в «Коммунисте» в 1988 году, в МЭиМО[34] — годом позже, статья была с продолжением в трех номерах журнала. Она была переведена на все европейские языки и получила довольно большую известность в академических кругах. Она была за несколькими подписями, это была коллективная работа.

А. Л.: Четыре. Левада, Седов и мы с тобой.

Это было ядро семинара?

Л. Г.: Да, было примерно человек семь в этом узком семинаре. Обсуждались самые разные работы — от чисто теоретических до художественных, скажем, разбирали «Зияющие высоты» Зиновьева, которые тогда уже вышли. Так что работа шла параллельная — и в открытом, и в домашнем семинаре. Другой домашний семинар был у Виткина дома (сам Михаил Абрамович был в стадии подачи документов, но разрешения на выезд еще не получил). Здесь мы переводили и обсуждали разные переводы первой, методологической главы «Хозяйства и общества» Макса Вебера, наши собственные и английские.

Но если говорить о логике Левады как исследователя, даже не в семинарах, а немного раньше, я не знаю, насколько вы затрагивали в предыдущих разговорах эти вопросы, самые ранние его работы были связаны, конечно, с поиском объяснений привлекательности или, точнее, соблазна тоталитарных учений. Как мне кажется, его интересовали прежде всего тоталитарные идеологии, потом — сама система тоталитарного социума, ну и возможности выхода из него, о чем он уже задумался после поездки в Китай. В молодости он жил около полугода в Китае, выучил китайский язык и мог изнутри смотреть на это сообщество. Позже защитил кандидатскую диссертацию «Народная демократия в Китае». Отсюда внимание к основаниям веры, ценностям,