* * *

Между тем, если теоретически и можно было предвидеть наступление в Германии известного недостатка продовольствия – Германия ввозила часть продуктов из-за границы, в том числе 15 процентов своего хлеба, – с такой же, если не с большей, очевидностью можно было ожидать для России другого «голода», во время войны еще более страшного, – недостатка в военном снабжении. Потребность в нем – по словам генерала Данилова – сразу же «превысила самые фантастические ожидания». Для короткой войны – а вначале все ожидали, что война будет короткой, – русская армия оказалась снабженной довольно удовлетворительно. Было известно, что производительность русских военных заводов весьма невелика, но к лету 1914 г. имелись относительно большие запасы.

Бесспорно, что русское военное ведомство с В. А. Сухомлиновым не проявило за первые месяцы войны достаточной заботы об усилении производства военного снабжения. Тут прежде всего сказывалось влияние все того же представления о том, что война будет короткой. Казалось бесполезным тратить средства на постройку заводов, которые могли бы начать работать в лучшем случае через полтора или два года. В России, правда, военные заводы не останавливались из-за мобилизации рабочих, как, например, случилось во Франции, где в первые месяцы войны не было сделано достаточных изъятий для мобилизованных рабочих военной промышленности; но все же, например, русские ружейные заводы производили не больше, а порою и меньше, чем в мирное время, так как были заняты починкой ружей, присылавшихся из армии.

Так, в 1914 г. Россия имела около 5 миллионов винтовок; уже и тогда их не вполне хватало на общее число мобилизованных (6 с половиной миллионов). Русское производство достигало 600 000–700 000 ружей в год. Еще много хуже обстояло дело с орудиями и со снарядами. Уже 8 сентября 1914 г. великий князь Николай Николаевич отмечал, что на некоторых фронтах наблюдается недостаток снарядов, тормозящий операции. Русское производство снарядов достигало около 100 000 штук в месяц, тогда как расход превышал миллион. Трагичность положения была в том, что за оставшийся до весенней кампании короткий срок, при почти полном отсутствии сообщения с внешним миром, не было физической возможности восполнить недостаток в снарядах. Оставалось только по мере возможности скрывать его от врага и рассчитывать на то, что продовольственный голод в Германии или события политического характера (например, капитуляция Венгрии, вмешательство Италии) прекратят войну раньше, чем проявится во всей силе «снарядный голод». Стараясь скрыть это слабое место от глаз врага, руководители русского военного ведомства тем самым вынуждены были скрывать его и от русского общества и этим впоследствии навлекли на себя тяжелые нарекания, доходившие до обвинения в измене.

Вся безвыходность положения для данного года сознавалась только очень немногими. Тех, кто знал, оно давило, как кошмар. Начальник штаба генерал Н. Н. Янушкевич писал в начале 1915 г. военному министру Сухомлинову: «Если бы могли сразу хлынуть новобранцы и прибыть в армию лишние 12 парков, то сразу инициатива была бы вырвана у немцев. А сейчас это недостаточно, и на сердце прямо тяжко. Мне так по ночам и чудится чей-то голос: продал, продал, проспал…»

Подвоз извне был затруднен отсутствием и дальностью путей сообщения. Россию недаром сравнивали с домом, в который можно было попасть только по дымоходам и водосточным трубам; к тому же не только союзные, но и нейтральные заводы были уже завалены заказами с Западного фронта, который союзники неизменно считали главным.

Недостаток снарядов и ружей сыграл немалую роль в том замедлении боевых действий, которое ощущалось на фронте с конца ноября по начало марта. Были все основания опасаться, что во время летней кампании 1915 г. этот недостаток даст себя почувствовать еще более грозно.

* * *

В январе на три дня собралась Государственная дума; перед тем недели две работала бюджетная комиссия. Бюджет и все кредиты были приняты без возражений; министру иностранных дел Сазонову была устроена единодушная овация. «Прими, Великий Государь, земной поклон народа своего! Народ твой твердо верит, что отныне былому горю положен навеки прочный конец!» – заявлял председатель Госдумы Родзянко.

Председатель бюджетной комиссии М. М. Алексеенко воздал хвалу запрещению продажи спиртных напитков. «Законодательные палаты, – говорил он, – в этом вопросе пошли на путь ухищрений… Вопрос решен иначе. Вопрос решен прямо, радикально… Это была атака в лоб. Эта мера вызвала в стране одобрение всех».

И. Л. Горемыкин впервые открыто заговорил о Константинополе: «Все отчетливее обрисовывается перед нами светлое историческое будущее России, там, на берегах моря, у стен Царьграда».

Социал-демократы на этот раз голосовали против бюджета, а трудовики воздержались. Среди депутатов различных национальностей, выступавших с патриотическими заявлениями, на этот раз уже не было представителя немцев. В остальном январская сессия прошла как июльская.

* * *

В конце февраля 1915 г. союзники предприняли военную операцию, которая могла проложить в Россию путь «караванам» со снарядами и тем самым устранить опасность, грозившую Восточному фронту. Союзный англо-французский флот начал обстрел Дарданельских фортов; передние были быстро снесены огнем дредноутов. Но попытка флотом форсировать проливы, предпринятая 5 марта, привела к тому, что несколько крупных военных судов затонуло от плавучих мин. После этого англичане не пожелали более рисковать своими дредноутами; попытка форсирования Дарданелл была оставлена. Вышло так, что эта неудавшаяся операция только обратила внимание турок на грозившую в этом месте опасность и, когда весной союзники произвели десант на Галлипольском полуострове, они уже встретили хорошо подготовленного противника.

9 марта сдалась австрийская крепость Перемышль на Сане, осаждавшаяся русскими войсками в течение четырех месяцев; в плен попало 117 000 человек. Падение Перемышля снова вызвало по всей России большие патриотические манифестации. Русская власть в Восточной Галиции казалась окончательно установившейся; область была разделена на губернии; во главе ее стал генерал-губернатор (граф Г. А. Бобринский). Велась усиленная борьба с «украинскими» элементами, державшимися австрийской ориентации.

В марте начали распространяться слухи о раскрытии какой-то крупной шпионской организации во главе с жандармским полковником Мясоедовым. Появилось официальное сообщение о том, что этот Мясоедов приговорен военно-полевым судом к смертной казни и повешен. Все это дело осталось окутано покровом военной тайны.[226] Но в обществе вспомнили, что этого самого полковника Мясоедова несколько лет назад обвинял в измене А. И. Гучков, что военный министр Сухомлинов, наоборот, ему покровительствовал; и «делом Мясоедова», подробности которого никто не знал, пользовались для своей агитации враги правительства, попутно подчеркивавшие прозорливость А. И. Гучкова.