В начале апреля положение на театре военных действий казалось вполне благоприятным. Русские войска занимали более двух третей Галиции и Буковины; они владели хребтом Карпат на значительном протяжении, пролагая себе путь к Венгерской равнине. Считалось, что вторжение в Венгрию приведет к ее отделению от Австрии и к быстрому крушению Дунайской монархии. Фронт в царстве Польском стоял почти неподвижно более четырех месяцев; попытки немецкого зимнего наступления были отбиты под Праснышем (к северу от линии Бобр – Нарев). Севернее русские войска находились у самой границы Пруссии и еще в начале марта совершили успешный налет на города Мемель и Таурогген.

Союзники, после неудачной попытки форсировать Дарданеллы флотом, высадили в апреле десант на Галлипольском полуострове. С Италией заканчивались переговоры о ее вступлении в войну на стороне союзников; для этого ей пришлось обещать обширные территории адриатического побережья, населенные славянами.

В такой обстановке государь по приглашению Верховного главнокомандующего прибыл в Галицию, чтобы осмотреть области, присоединение которых к России считалось уже бесспорным. 9 апреля он был во Львове, где ему представлялись новые власти города; 10-е и 11-е государь провел в недавно отвоеванном Перемышле, где подробно осматривал полуразрушенные мощные укрепления. Во Львове толпы местного населения приветствовали русского царя.

* * *

17 апреля произошел взрыв большого военного завода на Охте, изготовлявшего трубки для снарядов; сотрясение почувствовалось на десятки верст вокруг Петербурга. Разрушение этого завода, произведенное вражескими агентами, было серьезным ударом для снабжения русской армии.

Вечером 18 апреля (1 мая н. ст.) на галицийском фронте началось большое австро-германское наступление, с применением – в первый раз – нового приема борьбы, с тех пор вошедшего в правило, – «ураганного огня», особенно действенного в отношении противника, страдавшего недостатком военного снабжения.

Генерал Н. Н. Головин[227] дает такое картинное описание этого приема:

«Подползая, как огромный зверь, германская армия придвигала свои передовые части к русским окопам достаточно близко, чтобы приковать внимание противника и занять эти окопы немедленно по их очищении. Затем гигантский зверь подтягивал свой хвост – тяжелую артиллерию. Она занимала позиции, находящиеся за пределами досягаемости для русской полевой артиллерии, и тяжелые орудия начинали осыпать русские окопы градом снарядов… Это продолжалось до тех пор, пока ничего не оставалось от окопов и их защитников. Затем зверь осторожно протягивал лапы – пехотные части – и занимал разрушенные окопы. За это время русская артиллерия и русский тыл подвергался жестокому огню германских тяжелых орудий, тогда как германская полевая артиллерия и пулеметы должны были защищать наступающую пехоту от русских контратак.

…Окончательно завладев русскими окопами, зверь опять подтягивал свой хвост, и тяжелые орудия начинали методически разрушать следующую русскую оборонительную линию. Никакое препятствие не мешало немцам повторять этот прием наступления».

Это применение метода «ураганного огня» внезапно и резко обнаружило огромное неравенство сил: двумстам тяжелым орудиям на фронте реки Дунаец, между Горлице и Тарновом, русская армия могла противопоставить всего четыре; на «ураганный огонь» русские могли отвечать всего пятью или десятью снарядами на орудие в день и ружейной стрельбой. «Вследствие превосходства неприятеля в огне тяжелой артиллерии наши войска несут значительные потери. Однако и неприятель при своих атаках жестоко страдал от нашей шрапнели и ружейного огня», – красноречиво говорилось в официальном сообщении от 23 апреля.

Газеты тогда же отмечали, что немцы выбросили в районе Дунайца 700 000 снарядов за несколько часов, тогда как русские заводы производили такое количество за полгода. Результат не замедлил сказаться.

Русский фронт между Вислой и Карпатами был прорван; германская «фаланга» под командою генерала Макензена подвигалась вперед почти беспрепятственно, и русские войска, занимавшие хребет Карпат, были вынуждены поспешно отступать; некоторым частям путь отступления был отрезан, настолько быстрым было продвижение противника по Галицийской равнине. С остатками своей дивизии попал в плен и выделившийся своей храбростью генерал Л. Г. Корнилов.

Немцы одновременно повели наступление на северном участке фронта. Их передовые части заняли Либаву еще раньше прорыва под Горлице. Но на север оборонительная линия рек Немана, Бобра и Нарева оказалась серьезным препятствием, которое так и не позволило немцам с обеих сторон зажать в тиски русскую армию, занимавшую царство Польское.

В Галиции наступление фаланги неуклонно развивалось. К началу мая русские уже отошли на линию реки Сана; но и эта линия продержалась всего две-три недели. В ночь на 21 мая был оставлен Перемышль, триумфальное взятие которого было еще свежо в памяти у всех. 9 июня австро-венгерские войска заняли Львов, столицу Восточной Галиции, где всего за два месяца перед тем торжественно праздновали приезд государя. Военные события какого-нибудь одного месяца уничтожили плоды борьбы, тянувшейся три четверти года. Вести с фронта, одна трагичнее другой, распространялись в столицах. С северного фронта, из Ковенской, Гродненской, Курляндской губерний внутрь страны текла волна беженцев.

Недостаток снарядов, недостаток ружей проявились особенно ярко именно в тот момент, когда австро-германцы перешли в наступление. Это оказало самое деморализующее действие на солдатскую массу. Начались всеобщие толки о том, что это – измена, что армию нарочно оставляют без снарядов, что солдатам нарочно не выдают ружей, что изменники – генералы, что изменники – министры…[228]

Легко себе представить, какое впечатление такой оборот событий должен был произвести на русское общество, уже и без того, по традиции, готовое во всем обвинять власть. Особенное впечатление на широкие круги населения произвела утрата Перемышля. В Москве 27–29 мая разразились серьезные беспорядки, в которых патриотическое негодование сочеталось с революционными и погромными настроениями. Началось с того, что кучки народа стали обходить заводы, фабрики, магазины и частные дома, чтобы «проверять», не имеется ли там германских и австрийских подданных. Имущество таковых тут же уничтожалось. Полиция сперва относилась совершенно пассивно к происходящему. Но скоро кучки выросли в толпы; «проверка» обратилась в огульный разгром предприятий, попавших под руку расходившейся толпе; к ночи беспорядки выродились в массовый грабеж. «С наступлением толпы, – говорилось в правительственном сообщении, – начали попадаться на улице с награбленными вещами даже прилично одетые люди…» В итоге пострадало 475 торговых и промышленных предприятий, 207 квартир и домов. Пострадавшими оказались: 113 подданных вражеских держав; 489 русских с иностранными фамилиями и подданных союзных и нейтральных держав и даже 90 русских с русскими фамилиями. Убытки за три дня погрома определились в сумме около 40 миллионов рублей.