некоторые приднепровские города поддались ему добровольно, каковы Корсунь, Канев, Черкасы, Ржищев, Жаботин и прочие; а некоторые подольские места перешли к нему от поляков на основании незадолго заключенного у них с Турцией Журавницкого договора; таковы: Кальник, Немиров, Межибож, Бар и прочие. Хмельницкий утвердил свое пребывание в Немирове и отсюда стал управлять страной. Но управление это состояло в выжимании деньгами и съестными припасами последних средств из опустелой страны, и притом отличалось варварской жестокостью. Не ограничиваясь разорением правой стороны, он посылал свой сброд и сам ходил на левую для грабежа и добычи. Он даже пытался захватывать здесь жителей и заселять ими правобережные пустыни. А некоторые жители, бежавшие прежде с правого берега на левый, прельщенные его универсалами, стали переходить на свое старое пепелище. Такое обратное движение встретило энергичное противодействие со стороны московского правительства и гетмана Самойловича. Весной 1679 года он послал на правый берег своего сына Семена с казаками и царскими ратными людьми; кроме того, отправлены были туда и другие отряды. Левобережные отряды сожгли Ржищев, взяли Канев, Корсунь, Жаботин и некоторые другие места, разорили их, а жителей перегнали к себе на левую сторону. Это событие известно в народной памяти на Украйне под названием «сгона». Правое Приднепровье теперь совсем обезлюдело. Только Побужье и северная часть Западной Украйны, остававшиеся в польских руках, еще имели малороссийское население.

Приближался к концу срок Андрусовского перемирия, и оба правительства, московское и польское, вели длительные переговоры о его возобновлении. Поляки, по обыкновению, требовали возвращения завоеванных нами областей, а также возвращения Киева. Москва же более всего хлопотала об удержании за собой этого священного для русских города.

После многих споров в июле 1678 года полномочные польские послы, Михаил Чарторыйский и Казимир Сапега, заключили в Москве новое тринадцатилетнее перемирие (считая с июня 1680 г.). Москва довольно дорого заплатила полякам за Киев: она уступила им уезды или поветы Невельский, Себежский и Велижский и, кроме того, уплатила им некоторую сумму денег. Польское правительство неоднократно предлагало московскому воевать турок и татар общими силами. Но с русской стороны постоянно уклонялись соединить свои войска с польскими. Особенно восставал против такого соединения гетман Самойлович, который советовал более всего опасаться польского коварства и предпочитал союзу с Польшей заключение мира с Турцией и Крымом. Это мнение разделяли и в Москве. Хотя московское правительство принимало разные военные меры, особенно для обороны Киева, на случай нового нашествия турок; однако оно попыталось завязать непосредственные переговоры о мире в самом Константинополе, куда в конце 1678 года и был с сею целью отправлен дворянин Даудов. Оказалось, что и турецкое правительство тяготилось войной, так как походы под Чигирин стоили ему больших потерь, а польза от них получилась очень малая. Тем не менее султан не хотел отказаться от Западной Украйны и неуклонной границей ее полагал реку Днепр. После разных пересылок условлено было перенести мирные переговоры в Крым, где хан Мурад-Гирей должен был служить посредником и уполномоченным со стороны султана.

Для сих переговоров из Москвы, осенью 1680 года, были отправлены посланниками полковник и стольник Василий Михайлович Тяпкин, долгое время бывший резидентом в Варшаве, и дьяк Посольского приказа Никита Моисеевич Зотов, известный тем, что обучал грамоте царевича Петра Алексеевича. Тяпкин по пути в Крым заехал в Батурин к гетману Самойловичу, который присоединил к московскому посольству писаря Прилуцкого полка Семена Раковина, знавшего татарский язык. Вместе с сим посольством ехал из Москвы крымский гонец Халиль-ага со своей свитой. От города Сум посланников провожал конвой в 600 человек, взятых частью из гетманских казаков, частью из рейтар Белгородского разряда. В статейном списке посольства, принадлежащем перу дьяка Зотова, находим любопытное описание перехода известным Муравским шляхом по степям, отделявшим тогда Московское государство от Крыма, – перехода трудного и крайне опасного вследствие нападений и грабежей от рыскавших по степи ногаев, калмыков и воровских казаков из Запорожья. В городке Валки путники вышли за укрепленную Белгородскую черту и вступили в открытую степь. Далее Муравский шлях шел по водоразделу между притоками с одной стороны Днепра, с другой – Дона и Азовского моря. По вершинам Орели, Самары, Тора, Конских, Овечьих и Молочных вод местность более или менее не лишена была рыбных речек и озер, сенных лугов и дубрав, обилующих зверями и дичью, а далее расстилалась уже голая безводная степь с выжженной травой; и люди, и кони должны были довольствоваться своими запасами, которые везли на телегах. На вершине Молочных вод начальник конвоя (майор Моканаков) взбунтовал рейтар и казаков, так что они, несмотря ни на какие убеждения посланников, покинули их и воротились домой. Путники после того шли с великим страхом от разбойников и по ночам отдыхали, держа в руках оружие и коней. Но затем начали встречаться пасшие стада перекопские татары, которые, благодаря вмешательству Халиль-аги, помогли посольству 19 октября благополучно добраться до города Перекопа. Он представлял небольшую четырехугольную крепость, окруженную каменной стеной и довольно глубоким рвом; а вокруг крепости теснились посады, состоявшие наполовину из жалких избенок и полотняных кибиток.

25 октября посольство остановилось в деревне на берегу речки Альмы, близ ханского стана; ибо хан на ту пору уехал из своей столицы Бахчисарая по поводу морового поветрия. Посланников и свиту поместили в каких-то каменных избах без потолков, без полов и дверей и не давали от хана корму ни им самим, ни их лошадям; приходилось все покупать, и дорогой ценой. Затем начались для них всякие мытарства и притеснения. Вместо того чтобы представить посланников ханову величеству, почти силой заставили Тяпкина прежде идти на поклон к ближнему ханову человеку Ахмет-аге; последний принял стольника высокомерно, сидя на коврах и облокотись на бархатные золотные подушки, одетый в зеленое суконное платье турецкого покроя на соболях и с белой чалмой на голове. Когда же посланники представились самому хану, то по уговору с Ахмет-агой дворцовые люди не брали их за шею, чтобы силой нагнуть до земли, и они сами сделали земной поклон. Мурад-Гирей сидел в углу палаты на красном бархатном ковре, опершись на золотные подушки. Он был среднего роста, довольно красив; волосы имел черные с проседью, а бороду красил; платье его также было белого сукна и турецкого покроя, а исподний кафтан тофтяной алого цвета, шапка татарская красного сукна с собольей опушкой. По обеим сторонам его стояли ближние люди, частью в турецком, частью в татарском наряде, кто в чалме, кто в шапке. Посланники проговорили свою речь по наказу, подали государеву грамоту, завернутую в тафту, и поднесли поминки из сороков