Дети сами по себе не могут остановить травлю. У них для этого чаще всего не хватает ни эмпатии, ни мозгов. Уже во взрослом возрасте Рита по чьей-то рекомендации прочла книгу Голдинга «Повелитель мух» и долго потом отходила от тяжелого болезненного впечатления, которое переплелось с ее личными школьными воспоминаниями. Она тогда многое переосмыслила и пришла к выводу, что буллинг под силу прекратить только взрослым.

Как это сделал физрук в той школе, куда перешла Рита после отчисления из гимназии. Он был мировой мужик, его даже самые безнадежные отморозки уважали. И когда Риту, как новенькую, девчонки из ее класса зажали в темном коридоре, попытавшись устроить разборки, физрук по счастливой случайности проходил мимо. Он как раз не сделал вид, что ничего не видел. Наоборот: забрал всю компашку к себе в тренерскую и долго с ними разговаривал. Пару раз пригрозил, конечно, но в основном разговаривал.

Больше Риту никто не трогал.

Ну а в колледже уже совсем другая жизнь началась — студенческая.

Рита тихонько улыбнулась, вспоминая. Специальность была, правда, нудная-пренудная, зато группа у них подобралась классная.

Интересно, было бы так же весело на юрфаке? И вообще хороший бы из нее вышел юрист?

Этого уже никто никогда не узнает.

Но зато эйчар из Риты получился неплохой.

Может, это не так престижно и красиво, как юридическая карьера, о которой она когда-то мечтала в детстве, но зато денежно. И для девочки, которая начинала с самых низов, это точно тот результат, которым можно гордиться.

После того разговора все поменялось. Будто в только начавшей нагреваться комнате распахнули окно, и студеным ветром вмиг вымело те жалкие крошки тепла, которые там были. Остался только хрустящий ледяной воздух.

Ни Рита, ни Марк больше не грубили друг другу. Оба были холодно и безукоризненно вежливы. Оба строго соблюдали свои обязанности и договоренности.

По ночам к Арсению вставал Марк. Видимо, понял, что из своей спальни ему ребенка не услышать, и поэтому ложился на диван в детской. На пеленальном столике уже заранее был приготовлен термос с теплой водой и бутылочка с насыпанными туда шестью ложками смеси, так что когда голодный Арсений просыпался, Марк в считанные секунды готовил смесь, кормил ребенка и тогда уже шел в свою комнату. Отсыпался он после таких дежурств часов до одиннадцати.

Рита первое время просыпалась посреди ночи вместе с Арсением. Не специально — так просто получалось. Слышала мяукающий плач и на автомате распахивала глаза. А потом лежала в темноте и слушала, как в соседней комнате звонко щелкает кнопка, включающая ночник, как глухо и сонно что-то говорит Марк, успокаивая малыша, как взбалтывается смесь и как резко замолкает Арсений, когда ему наконец-то дают бутылочку. Когда Марк выходил из детской и шел по коридору к себе, Рита закрывала глаза. В звуке его осторожных шагов было что-то успокаивающее. Обычно после того, как с мягким щелчком закрывалась дверь в его комнату, Рита снова засыпала.

Утром Арсений был на ней: вытащить из кроватки проснувшегося ребёнка, умилиться его сонной сияющей улыбке, вдохнуть сладкий, едва уловимый детский запах от мягких светлых волос. Потом переодеть, умыть, покормить, поиграть…

Около одиннадцати поднимался Марк. Позавтракав, он обычно без единого слова забирал Арсения себе, а Рита могла часик-полтора отдохнуть. Потом обед (Марк всегда вежливо благодарил и съедал всю порцию, а иногда и с добавкой) и прогулка. Иногда, когда погода совсем не располагала, Рита укладывала малыша на дневной сон дома, но чаще все же шли на улицу. Вот только вместе они с того раза больше не гуляли.

Марк всегда выносил коляску и заносил ее обратно, когда Рита звонила, что она уже подходит к подъезду, но с ними не шел. Либо уезжал по делам, либо работал из дома. Во всяком случае так говорил.

Вечером Арсений, словно переходящее красное знамя, вновь доставался Марку, а Рита шла готовить. Потом ужин, ежедневный созвон с Мартой, которая с каждым днем будто все ярче сияла, вечернее купание, укладывание спать, и снова ночь.

Так прошла неделя. Семь дней, похожих один на другой так, что и не отличить. Рита могла бы их вспомнить по каким-то небольшим деталям: например, во вторник был дождь. Или в среду? Нет, все же во вторник. А в четверг она делала голубцы. А в пятницу звонили с работы, спрашивали, сможет ли она пораньше выйти. Рита сказала, что нет. А вот что было в понедельник или в субботу, она убей бог не могла вспомнить. Наверное, все то же самое.

Всю эту неделю Рита чувствовала себя еще более одиноко, чем в тот единственный день, когда она оставалась с Арсюшей одна, еще до приезда Марка. Сейчас, хоть по факту в доме и был еще один взрослый человек и даже вносил ощутимый вклад в заботу о ребенке, Рита чувствовала себя словно в пустоте. В вакууме. Если бы не Арсюша, вообще можно было бы с ума сойти, но и он не заполнял этот дефицит общения. Теперь Рита начинала понимать, почему Марта каждый раз так радовалась, когда Рита звонила ей или приезжала. А Рита, глупая, еще боялась, что мешает или что отвлекает молодую мать от дел. Оказалось, что это очень хорошо — когда отвлекают. Когда в жизни есть что-то еще, кроме памперсов, пюрешек и попыток понять, что значит на этот раз привычное «ка-ка-ка» и недавно появившееся в лексиконе Арсения «га-га-га».

Если бы у Риты была еще подруга, кроме Марты, она бы ей, наверное, позвонила. Но подруг не было. С девочками из колледжа они после окончания учебы потеряли связь и максимум поздравляли друг друга с днем рождения. Если бы у Риты были хорошие отношения с мамой, она бы позвонила маме, но они давно были друг другу как чужие. После того, как Риту выгнали из гимназии, мама окончательно убедилась в том, что толку от нее не будет. Кормила, одежду покупала, по-своему заботилась, но будто махнула на дочь рукой. Впрочем, ласки от нее и раньше было не дождаться. Так что Рита с огромным облегчением съехала от мамы, как только начала работать. Сейчас они созванивались раз в месяц — дежурно. И раз в месяц же Рита отправляла маме деньги. Мама и сама работала, но получала в несколько раз меньше её.

Вот кому бы Рита позвонила с удовольствием, так это крестной. Но та по телефону разговаривать не любила, сразу отрезала: «Хочешь — приезжай. А мне тут с тобой болтать некогда». Рита и приезжала. Раза два в месяц точно. Всего пятьдесят километров от города — не сказать чтобы далеко. Жаль, сейчас, в мае, не съездить. Там у крестной сразу за домом роща с дикими яблонями — когда цветут, аромат такой, что голова кружится. А в июне, когда Марта вернется, яблони уже отцветут.

В эту ночь Рита проснулась не от плача Арсения, а от шума закипающего чайника и долго не могла сообразить, что происходит. Марк забыл воду в термос налить и теперь кипятит? Но ребенок молчит. Значит, спит. Значит, накормлен.

Рита взяла с тумбочки мобильный: четыре утра. Странно.

Она накинула халат и тихо прошла по коридору на кухню. Там горел свет и на стуле спиной к ней сидел Марк. В трусах и футболке. Пахло растворимым кофе.