С кухни пришла, плавно ступая, но так, что халат расходился почти до шеи, Нюра. В руках огромных размеров поднос с баранками, пряниками, пирожными, сыром, колбасой и чем-то еще нарезанным, разложенным и развернутым… Прошла, бухнула поднос на стол.

— Ну что, Игорь, закусим чуть-чуть чем бог послал. Нюрка, айда с нами. Только застегнись, бесстыдница, не смущай гостя.

— А пусть он не смущается, — повела Нюра под халатом плечиком. — Что он, монах, баб голых не видал? Или не видали?

Игорь стушевался, закашлялся. Спросил тупо, чтобы хоть что-то спросить:

— Это ваша мастерская?

— Одна из… Вторая за городом. Там я большие формы ваяю, а здесь так, балуюсь малыми формами.

Игорь огляделся.

Вокруг стояли какие-то незаконченные скульптуры, какие-то дамы без весел и античные герои с недолепленными руками. Некоторые были «наколоты» на железные штыри. На мольбертах стояли начатые картины. Повсюду разбросаны кисти, палитры, эскизы. В мастерской царил высокохудожественный беспорядок.

— Ну-с, милости прошу.

Вениамин взял кусок хлеба, положил на него три кружка колбасы и сверху сыр.

— Вы только не стесняйтесь, у нас по-простому. Сейчас перекусим, а потом, попозже, поедим…

Эпизод девятнадцатый. Шесть месяцев и девять дней до происшествия

На столе были разложены бумаги с расчетами и длинными столбиками цифр со множеством нулей до запятой.

На этот раз Сергей Михайлович не был столь оптимистичен. На этот раз он был озабочен.

— Ну что я могу на все это сказать, коллега… — быстро глянул из-под очков на Игоря. — Тебе горькую правду или подсластить чуток?

— Нет, лучше все как есть.

— Тогда слушай и радуйся. Влип ты. И влип серьезно. Как муха в то самое… Всё, что ты мне рассказал, — это классическая схема по освоению и разбазариванию чужих денег. С какими-то, конечно, нюансами и виньетками, что не меняет сути и конечных целей. Но дело не в деньгах, а в персоналиях. Ладно бы это были деньги вкладчиков — тогда полбеды, но это деньги одной весьма уважаемой организации, о которой я умолчу. А их изъятием занимаются очень непростые люди. Чьи имена я тебе тоже называть не стану. Потому как подставлять под них не хочу. Так все нехорошо совпало: с одной стороны Учреждение, которое может строго спросить, с другой — фигуры, которые не захотят на их вопросы отвечать. А между ними ты. Тебя, что называется, посадили на кран, чтобы когда надо откручивать и отвинчивать. Побольше или поменьше. И сливать. И зовется твоя должность…

— Догадываюсь.

— Да, зицпредседатель Фунт. Тот, который должен сидеть. При этой власти и последующей, возможно, и дальше, потому что срок наклевывается большой, в местах, сильно отдаленных от столицы нашей Родины. И это не худший вариант развития событий. Для тебя.

— А худший?

— В худшем придется не сидеть, а лежать. Потому что теперь не времена О. Бендера и благословенного НЭПа, нынче нравы посуровее будут. И суммы на кон поставлены побольше, чем были у подпольного миллионера Корейко в чемоданчике.

— Все так серьезно?

— Хочется надеяться, что нет. Но тут лучше перебдеть… Денежки уходят, главный исполнитель — ты. Если тебя потянут, то мало всем не покажется. А если некого будет тянуть, то и спросить будет не с кого. Так как появится человек, на которого все можно будет свесить. Стрелочник. А немой стрелочник всегда лучше, чем разговорчивый. Улавливаешь?

— Да. И что мне теперь делать?

— Тут есть два варианта развития событий — либо продолжать в том же духе, не дергаясь, не бунтуя и не обращая на себя лишнего внимания. То есть заползти под плинтус и тихо шуршать там, надеясь на то, что либо ишак сдохнет, либо — падишах! Лучше, падишах. И всем тогда станет не до того, чтобы ловить какого-то мелкого растратчика. Смена власти — это всегда всеобщая и полная амнистия.

— А другой?

— Неожиданно и окончательно исчезнуть, разом обрубив все концы. И жить в согласии с собой и своей совестью где-нибудь… сильно далеко. Тут тоже возможны варианты в зависимости от имеющихся ресурсов. Если уйти в чем есть, то придется осесть где-нибудь в российской глубинке, в сибирской деревне, возделывать огород, щупать за сиськи местных девок, играть на гармошке и пить ведрами самогон до потери человеческого облика, чтобы тебя не опознали в онучах и тулупе, с испитой рожей. Жить придется недолго, но весело.

— А есть другой вариант? Менее пессимистический?

— Есть. Если удастся прихватить что-то из кормушки, то можно спрятаться где-нибудь в Латинской Америке на своей латифундии в окружении веселых аборигенок, птичек-попугаев, апельсиновых деревьев и прочей экзотики.

— Третьего не дано?

— Третьего? То есть хочется остаться при кормушке, получать свою долю, но при этом ничего не делать и ничем не рисковать? Боюсь, это сказка из «Тысячи и одной ночи»… Только я не Шахерезада и таких сказок рассказывать не умею. Тут или тянуть лямку, или выпрягаться.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что помог разобраться.

— Пожалуйста. Но лучше бы ты оставался в неведении, потому что чем меньше знаешь, тем крепче спишь…

Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия. Продолжение

«Попозже» пришли гости. Вернее, один гость. Вениамин вышел навстречу. Заколотил по плечам и спине.

— Здравствуй, Толька! Давно, давненько тебя не было видно.

— Как же давно, когда я на той неделе заходил.

— Когда? Да, точно! Забыл! Вот башка дурная! Был, точно был! Прости бродягу. Но все равно рад! Проходи. Сейчас трапезничать будем. Нюрка, мечи на стол. Не видишь, гости проголодались!

— Да сыт я, сыт, — стал возражать Анатолий.

— Нет, так не пойдет! И слушать не буду! Потчевание гостя домашними разносолами есть признак гостеприимства и радости встречи. Так издревле повелось. Пришел гость дорогой — посади его за стол, покажи свое к нему расположение. Мы не англичане какие-нибудь, чтобы после сиротского пудинга с чаем сигару выкурить и — пошел вон. Наш стол ломиться должен, чтобы гостю уважение выказать. А тот от угощения отказываться не должен, чтобы хозяина не обидеть… Обычай такой, что предками нашими заведен и не нам его отменять! Обижусь, Толя. Смертельно! В моем доме от моих угощений не отказываются, не то взашей и обида кровная до конца жизни. На порог не пущу!

— Ладно, ладно сяду. Не кипятись. Хотя только что из-за стола.

— А ты ко мне сытым не приходи. Только натощак.

— Да я просто мимо проходил и решил заскочить.

— А коли заскочил — садись.

Сели. Налили. Выпили. Закусили. Да так, что обедать не надо! Заговорили. Всё больше Вениамин, который слово не давал вставить на правах хозяина дома.