в чародействе, убийствах и подстрекательстве к оным, а также в том, что, будучи замужем, завела она себе любовника. Есть ли тебе, что сказать в своё оправдание, женщина? – обратился он к вдове.

– Я ни в чём не виновата, – промолвила в ответ та. – И я клянусь в этом именем всемогущего Аллаха. Тот окровавленный кинжал, что якобы нашли в моём доме стражники, мне не принадлежит. Более мне добавить нечего,– закончила вдова, вновь с надеждой посмотрев на собравшихся внизу людей.

– Более добавить нечего, – задумчиво повторил кадий Абдуррахман. – Но зато мне есть что сказать, правоверные. На мой взгляд, дело обстояло так, – принялся рассказывать кадий. – Выйдя замуж за Азиза, Адолат задумала извести его. Для этого при помощи колдовских заклинаний она вступила в связь с джиннами, коих хиндустанские идолопоклонники почитают как богов, и те добились того, чтобы Азиз попал в рабство сперва к хивинцам, после к афганцам-пуштунам, и, наконец, в Хиндустан. Там джинны лишили мужа Адолат памяти и обрекли вечно оставаться на чужбине. Но ведь джинны ничего не дают просто так, – зловеще продолжал он. – И Адолат впустила хиндустанских джиннов в наш город, и они завладели телом и душой этой женщины. А в особенности зловредная гуль живущая на кладбищах, которую хиндустанские идолопоклонники почитают как свою так называемую богиню Кали. Во имя этой дьяволицы вдова Адолат душила мирных горожан Хиндустана! За все эти мерзкие пригрешения перед Всевышним и народом Самарканда предлагаю приговориь эту женщину к смерти побиванием камнями. Как пророк Ибрахим побил Иблиса камнями на горе Арафат, так и мы, добрые жители Самарканда, побъём камнями зло, то, что угнездилось в подлунном мире вокруг нас и в наших душах! Есть ли, правоверные, желающие среди вас заступиться за эту чаровницу? – обратился он к собравшимся. – Либо же некто из вас желает стать свидетелем в её защиту, либо же предоставить нам таковых? – вопрошал кадий.

В ответ раздалось несколько робких криков о невиновности вдовы.

– Кто это говорит? – покосился в сторону, откуда раздавался недовольный ропот, кадий. – Кто это говорит? Пусть выйдет из толпы и поклянётся говорить правду именем Аллаха! Что же, никто не хочет! – заключил он и произнёс:

– Коли так, то можно считать смертный приговор женщине по имени Адолат, утверждённым. И да будет чаровница и развратница побита камнями сегодня до захода солнца! И так да вершится наш суд, скоро и справедливо, как заповедал нам пророк Мухаммад, да пребудет с ним мир!

– Вижу, почтенный кадий, что суд твой скор, да не вижу, что он справедлив, – раздался снизу ещё один голос.

2

– Кто же тут ещё выискался такой незрячий, – снова устремил свой взор в толпу кадий Абдуррахман. – Что не видит полуденного света солнца, коим сияет для всех лобрых мусульман суд шариата? – осведомился он надменно.

Из толпы вперед вышел мужчина лет сорока и представился:

– Я – купец Рахматулло из Бухары и мне есть, что сказать в защиту этой женщины, которая стоит сейчас в оковах перед тобой, о почтенный Абдуррахман! И я клянусь говорить правду именем Аллаха!

– В самом деле, купец? – ехидно ухмыльнулся Абдуррахман. – А разве не должен ты сейчас находиться в зиндане, как пособник этой самой преступницы и её любовник? – сделал он едва заметный жест стоявшим поодаль от него стражникам. – Или, может быть, бухарец, тебя унесли оттуда джинны? Говори, не утаивай ничего от суда и от правоверных!

– Может быть, и джинны, – беспечно улыбнулся в ответ Рахматулло. – Но об этом, кадий, ты узнаешь позже, в своё время. А пока дозволь я задам тебе один вопрос?

– А, может быть, ты и вопрос мне свой тоже позже задашь, – постарался изобразить на лице такую же простодушную улыбку кадий Абдуррахман. – Позже, в зиндане, в присутствии палача и стражи, после того как твою пособницу побьют камнями. Тогда у меня тоже будет много вопросов к тебе! – заговорил он вдруг резко и злобно.

– Нет! Нет! – вдруг заревела толпа. – Пусть он говорит! Пусть скажет в защиту Адолат! Любой правоверный может выступать в собрании уммы ([20])!

– Ладно, хорошо! – вынужденно согласился кадий. – Задавай свой вопрос, только побыстрее.

– Не торопи меня, почтенный Абдуррахман, – сказал купец. – Я помню, когда мы с тобой встречались в минувший раз, ты был со мною вежлив и внимательно прислушивался к моим словам!

– В минувший раз, – не уступал ему кадий. – В минувший раз по добросердечию своему я полагал, что ты, купец, являешься верным львом ислама. Теперь же я вижу, что ты попал под её колдовские чары, – кивнул он в сторону Адолат. – Берегись, бухарец, – предостерёг он Рахматулло. – Она околдовала тебя! Ты сохранишь не только свою жизнь, но и своё доброе имя, купец! Но только ежели отступишься от неё и не станешь мне препятствовать.

– Ошибаешься, кадий! – презрительно сказал в ответ Рахматулло. – Я не стану одним из тех, кто бросит камень в эту женщину!

– Ну, ты сам выбрал! – заверил его судья. – Только учти, я ведь многое знаю о тебе, Рахматулло. Знаю, например, что в детстве ты остался без попечения родителей и был взят на воспитание собственным дядей со стороны матери. Спустя несколько лет, вы с дядей отправились в путь по торговым делам и попали в плен к разбойникам. Из плена ты вернулся один, а твой дядя сгинул в пустыне, и ты смог унаследовать всё его состояние… Может быть, ты убил своего дядю в пустыне, дабы присвоить себе всё его имущество? Ведь так было дело, а, купец? Далее, дошло до меня, что однажды ты был приглашён на состязание поэтов во дворец великого бухарского хана. И, надо же, на этом самом состязании один из поэтов, умер так и не успев дочитать до конца газель, сложенную им для хана. И сейчас, когда ты явился в Самарканд, якобы в качестве паломника, вокруг тебя стали умирать люди: чайханщик, с которым ты говорил, делийский купец, пожелавший с тобой встретиться. Ты чем торгуешь, Рахматулло? – деланно рассмеялся кадий, и смех этот подхватило несколько его прихлебателей в толпе. – Чем же ты торгуешь? Шёлком? Или, может быть, погребальным саваном?

– Я занимаюсь тем, чем стал заниматься по наставлениям своей родни, как то и предначертано Аллахом, – с достоинством проронил в ответ бухарский купец.

– И всё равно, – продолжал Абдуррахаман, словно не замечая его ответа. – Не заставляй меня, купец, заглядывать в тёмную пучину обстоятельств твоей жизни. Кто знает, что я отыщу там на дне?

– Позволь купцу задать свой вопрос, кадий – закричали тут люди в толпе. – Прекрати