Габдурахманов сказал:

— Есть не оплошать.

Колонисты по сигналу тети Тани могли бежать к ручейку, где их ждал горячий сытный ужин. Но командиры отрядов должны были еще обойти свои участки, проверить, не осталось ли каких-либо недоделок. Кому больше дается, с того больше и спросится. Хотя в жизни иногда бывает и наоборот.

После сытного ужина — гречневой каши с маслом и кофе — колонисты начали готовиться ко сну. Располагались тут же, у костров. Усталые мальчики быстро уснули. Только тетя Таня долго еще копошилась у котлов.

Над головой раскинулся черный полог со светлячками звезд. Стройный тополь качался под дуновением ветерка. В воздухе носились летучие мыши, где-то изредка по-разбойничьи кричал козодой.

Петр Трофимов — Матросов узнал его по голосу — рассказывал небылицы о разбойниках и красавицах, лукавых и мудрых. Монотонный голос рассказчика укачивал лагерь. Мимо прошел кто-то высокий. Саша приподнял голову: кто бы это мог быть? Узнал: Сулейманов.

Мысли подростка переметнулись к Сулейманову. Ребята говорили: нет того, чего бы не знал Сулейманов. Он точно знал, когда надо начинать сеять, когда приступить к боронованию, что лучше растет на том или другом участке, какую траву охотнее едят волы, как сохранить семена, что можно приготовить из бобовых, как пустить остановившийся трактор, почему потеет Грузовик — огромный, сильный конь... И когда он рассматривает даль, казалось, что он читает книгу природы.

— В шестнадцатом веке здесь был дремучий лес,— говорил он. — В семнадцатом — сюда заходили охотники за пушниной и беглые из центральных областей. В восемнадцатом — стояли лагерем восставшие крестьяне, в девятнадцатом — под Нагаевской горой люди отвоевывали первые десятины пахотной земли. В двадцатом — Великая революция, по-настоящему великая, резко изменившая жизнь. Только двадцать лет назад на эти поля пришли первые тракторы, новые законы земледелия...

Ребята говорили еще, что Сулейманов не знает таких слов, как усталость, лень, сон... Поэтому за глаза ребята называли его «Товарищ, который здорово вкалывает». Еще говорили о том, что стоило поработать с ним месяц-другой, как отношение к нему резко менялось: оказывалось — нет более привлекательного человека, чем этот непоседа.

Саша не особенно верил этим рассказам, ему не нравился Сулейманов вообще: и его гортанный голос, и карие глаза, и укоры. И сейчас Саша проводил его недобрым взглядом.

Умаявшиеся за длинный весенний день колонисты спали богатырским сном. Так могут спать лишь солдаты, уставшие от беспрерывных схваток.

От зари до зари — считанные часы. Вот почему Саше полагалось уже видеть седьмой сон. Однако он почему-то бодрствовал. Он догадывался, что еще кое-кто притворяется, будто спит.

После ужина, например, нежданно-негаданно возле него примостился новичок с безошибочной кличкой — Рыжий. Он намекнул — будет разговор. Намек понят! Чего, однако, ему от Саши нужно?

То-то весь день Рыжий маячил перед глазами. Однако хитер. У начальства оставил впечатление работяги. Такую лису, пожалуй, трудно себе представить.

Если бы не Сулейманов, который сидел возле костра, Рыжий давным бы давно затеял свой разговор. Пока выжидает — наверное, не полагающийся разговор.

— Ты выжимаешь из себя седьмой пот, просто так, ни за что; Габдурахманов заработал благодарность, тоже просто так, ни за что... — проговорил Рыжий, проводив взглядом Сулейманова.

— Чего еще напридумал? — неохотно ответил Саша. — Ему положено — он над всеми нами руководитель. Чуточку понимать должен.

Так и хочется цыкнуть на него, однако не стал. Черт с ним, пусть себе шепчется.

Разговор с самого начала ему не по душе. После таких намеков да полунамеков обычно в тебе закипает сердце.

Саша уж пожалел, что не избежал разговора с Рыжим. Он, видать, мастер выбивать из-под ног почву. Так и гнет, так и гнет свою линию.

Упрямый черт! Саша чувствует, как Рыжий пытается поссорить его с Рашитом. Потом он начал нашептывать про Ольгу Васильевну.

— Ты ее не тронь!

Только недавно, во время дежурства, Ольга Васильевна опрашивала у него: «Два года пролетят, и не заметишь. А что дальше? К старому, полагаю, возврата нет? Пора, очевидно, подумать, как с толком использовать оставшееся время. В первую очередь подумать о профессии. И не только о профессии...»

Она будила в нем надежду. Говорила: поверь в себя! Ольга Васильевна манила далью. Еще какой-то счастливой дорогой. После разговора с ней казалось, что назад путь заказан. Чего уж тут говорить.

Рыжий между тем напирал лестью:

— Ребята в один голос говорят: на тебя положиться можно. Тебя просто невозможно расколоть.

Человеку, только что перевалившему за шестнадцать, не так-то легко устоять перед соблазном — быть всеобщей гордостью. В этом возрасте мнение сверстников оценивается по шкале, равной высшему баллу.

Он с ужасом думает, что все еще находится на распутье. Он безоружен против Рыжего. Он снова на помощь мысленно вызывает Ольгу Васильевну:

«Самое страшное, когда твердо не знаешь, по какому пути идти. На распутье черт яйца катает, говорили в старину».

— Возле плакучей березы выставили часового, — шепчет Рыжий. Он тоже чувствует, что собеседник его на перехлесте дорог. В такое время важно склонить его на свою сторону.

Рыжий пристально наблюдает за Сашей. Только он не догадывается, о чем в это мгновение думает тот. Саша вспоминал самый последний конфликт его с коллективом. Вспомнил и поежился.

Это произошло в школе, на последнем уроке. Матросов до сих пор не знает, зачем ему вдруг пришло в голову пропеть петухом. Пожалуй, ему надоело сидеть за партой подряд столько часов. Ведь с непривычки это не так-то сподручно. А может, решил пошухарить ради забавы. Пусть посмотрят, на что еще способен Сашка Матросов!

Класс, как надеялся Саша, животы не надорвал. Несмотря на то, что он поглядывал на ребят эдаким гоголем... Нате, мол, полюбуйтесь, как это мы можем!

— Матросов, ты того, извинись перед учительницей, — сумрачно поднялся Сивый. — Пока ты это не сделаешь, никто из класса не уйдет.

— Так-таки и не уйдет?

Гнев разлегся зловещей тишиной. Словно стоишь на самом видном месте, на открытом поле или голом холме, и на тебя свирепо и молча надвигается гроза. Казалось, что вот-вот тишина изрыгнет испепеляющие молнии.

С него, конечно, сошла спесь. Но все еще пытался не подавать виду.

— Неужели сами себя лишим гречневой каши?

Никто не отозвался.

— Ну и сидите, а я, например, пошел.

Первым на него двинулся Сивый:

— Советую занять место согласно купленному билету!

Чего ему Сивый? В другое время раз плюнул бы и