— Ну?

— Если всех схватишь и повяжешь, любые «бабки» заплачу, —заверила я, не собираясь выходить за пределы двухсот долларов.

Вован очень крепко задумался, переводя взгляд с меня на моих«наркодельцов». Наконец в недрах его лысины созрел вопрос:

— А тебе-то это зачем?

— Ревность, — лаконично ответила я.

Вован снова почесал в затылке.

— Предположим, повяжем, бля, и что с ними дальше делать? —поинтересовался он.

— Можете немножечко побуцкать, но не всех, а только вонтого, белобрысого. За роскошные фингалы под его прозрачными голубыми глазамиотдельно и хорошо заплачу.

— Муж твой что ли? — снова осклабился он.

— Бывший, — нехотя пояснила я и повторила: — Очень хорошиебабки плачу.

Вован раздумчиво уставился на моих «наркодельцов».

— На хрена мне бабки твои? — в результате совершеннонеожиданно заявил он. — Ща мы этих лохов и так повяжем. Садись в тачку.

Я шарахнулась:

— Нет уж, лучше в своей подожду.

И на всякий случай я бегом направилась к «Мерседесу»,конечно же утратив всякую надежды на успех затеянного предприятия.

Каково же было моё удивление, когда Вован слово сдержал. Повзмаху его руки вся бригада гоблинов шустро упаковалась в «Лендровер». Я иопомниться не успела, как джип подрулил к старенькой «Тойоте» моего Евгения,вокруг которой все ещё тасовались и мужья и архангельские мужики. Численныйперевес противника гоблинов ничуть не смутил, они вылетели из своего«Лендровера» и буром попёрли на всю компанию. Те от наглости такой оторопели.

Мне за Женьку и Архангельского даже стыдно стало. Сила уобоих немерянная, а вот гляди ты, стоят и не двигаются.

«Сейчас их, голубчиков, повяжут и где раки зимуютрасскажут,» — злорадно потирала я руки.

У меня были некоторые опасения насчёт архангельских мужиков— ребята все крепкие, кто знает как себя поведут? Вдруг достойный отпор дадутгоблинам?

Напрасно я опасалась. В дальнейшем началась жуткая стыдоба.Архангельские лесопромышленники, заложив руки за голову, рысцой двинулись кджипу гоблинов и послушно в него утрамбовались. Хоть бы слово против сказали.Нет! Вот так, без всяких возражений, заложили руки за голову и в джип. Стройнымирядами.

Тамаркин Даня…

Он просто на тротуар упал и заснул. Так спящего его в«Тойоту» и занесли.

Тася и Пупс…

Ну что с них взять? Тася — метр в кепке, а у Пупса стольлёгкий вес, что ветром качает. Они у нас в основном гиганты мысли, если имверить, конечно. Но одной мыслью с гоблинами не повоюешь, поэтому после парыпинков Тася и Пупс дали сцепить себя наручниками и следом за Даней загрузилисьв «Тойоту» Евгения, за руль которой уже примостился Вован.

Архангельский и Женька…

Они ребята неслабые, но трое гоблинов убедительно в нихчем-то тыкали, понуждая тоже загрузиться в «Тойоту»… К радости моей Женька иАрхангельский очень слабо возражали.

В общем-то вытанцовывалась неплохая картина, я ликовала:бизнесу конец! Миллионером Женька не станет! Значит Юлька рано или поздновыгонит его! Эх, жалко фингалов ему не набили, может Юлька уже сегодня егопогнала б.

«В любом случае моя надежда при мне остаётся,» —оптимистично решила я.

И в это время гоблин, который контролировал ситуацию в«Лендровере», как-то странно себя повёл.

— Слышь, Вован! — крикнул он. — Моих лохов из джипаря нужноотправлять. Не наши это. Козлы какие-то деревянные из Архангельска. У них иксивы есть. Я посмотрел. Чё их возить?

Вован (молодчина) отрезал:

— Лохи, не лохи, — нам без разницы. Пахан сказал всехгрузить.

Я насторожилась: «Какой ещё пахан? Не меня же он таквеличает?»

Но на раздумья времени не осталось, потому что в этот моментмой Женька, утрамбованный в собственную машину, опустил свой могучий кулак набритый затылок Вована.

«Ой-ёй! — сжалась я. — Убил героя! Женькин удар быка валит сног!»

И вот тут-то я прозрела чем в наших мужиков тыкали гоблины —самыми настоящими пистолетами. Вован-то после Женькиного удара, понятное дело,отрубился и из-за руля выпал, а вот другие гоблины тут же начали разворачиватьстволы. Но прыти Женькиной не учли. Он ужом скользнул вдоль борта своей«Тойоты», а гоблины уж слишком резко развернулись лицом друг к другу. Тут бы ими задуматься, да нечем. Они по инерции пальнули друг в друга и сразу рухнулирядом с Вованом.

В тот же миг «Лендровер» рванул с места так, что резиназадымилась, но и там, видно, вдохновлённые Евгением архангельские мужикиразборку с гоблинским водилой учинили. В результате джип резко вильнул и навсем ходу въехал в фонарный столб. Архангельские высыпали оттуда попарно,скованные наручниками, и с отменной резвостью юркнули в жиденький кустарник.

Женька же даром времени не терял, он бодро пригладил дверцей«Тойоты» череп гоблина, который попытался пристроиться за её руль. Выдернувнесчастного из машины, Евгений одним небрежным движением уложил его на асфальт,рядом с остальными.

Я запаниковала. События развивались совсем не по томусценарию, на который рассчитывала.

«Где же милиция? — страдала я. — Господи! Пошли мне хотьодного, хоть малюсенького, хоть жалкенького милиционерчика!»

Молиться Богу очень полезное занятие. В тот же миг появиласьдоблестная милиция.

И не жалкенький милиционерчик, а целый ОМОН ! Полныйавтобус!

В шлемах, с автоматами, в камуфляже. Крутые, в общем, парни.Особенно, если судить по тому наслаждению, с которым они отбуцкали всехучастников инцидента: и архангельских (их как-то поймали) и московских мужиков,и даже простреленных гоблинов.

Женьке моему досталось больше всех. Фингалы, на которые ятак рассчитывала, появились у него в рекордно короткие сроки.

У меня, правда, уже сердце кровью обливалось, но уж оченьзлорадствовала душа: не видать Юльке кругосветки! Не станет она миллионершей!За мой счёт!

Себя и Женьку я до сих пор не разделяла, особенно, если речьзаходила о материальных ценностях.

Однако, вернёмся к нашим мужьям.

Передать не могу, как они были рассержены. Все, чтосчастливо начиналось, рассыпалось в прах, в труху — погибли все мечты.Архангельские мужики, судя по скорости, с которой они убегали, Марусиному Ванетолько плохие слова при встрече могли бы сказать. Впрочем, почему могли бы? Онии говорили, когда омоновцы гуляли ботинками по их бокам. Мат стоял такой, чтобедные мои уши. Уверяю вас, о бесплатном лесе речи уже не шло.