Члены комиссии согласно закивали.

В голове Ати молниеносно пронеслась безумная мысль, что он никому ничего не должен доказывать, но окружающая его действительность слишком давила, чтобы с ней можно было бы не считаться. Да и как обратиться против полученного тобой же воспитания покорного верующего? Такое никому не под силу. Он перевел дух и начал так, как предписывалось:

– Прежде всего, я добавляю к вашему благословению мое смиренное изъявление похвалы Йолаху всемогущему и Аби, его чудесному Посланцу, и перед вами, мои добрые судьи, я преклоняю колени, преисполненный уважения.

Досточтимый председатель и высокоуважаемые члены комиссии, Йолах велик и справедлив; поставив вас на столь высокие должности, он проявил свою любовь по отношению к вам. Явив меня здесь, перед вами, он показал, насколько я мал и несведущ. Всего несколькими словами вы обучили меня многому: тому, что Йолах – сострадающий властитель, он отметил вас своею милостью, о чем свидетельствует ваше великодушие по отношению ко мне; тому, что Аби – живой образ, достаточно во всем подражать ему, чтобы быть истинно верующим, честным работником и братом для каждого члена нашей общины. И если я стою здесь, вернувшийся живым из санатория в краю Син после изнурительного путешествия, то за все это я должен благодарить Йолаха. Я молился ему каждый день, на каждом шагу, и он слышал меня и поддерживал с начала и до конца. В Кодсабаде он точно так же был ко мне милостив – меня приняли как истинно верующего, искреннего брата и честного работника. Вот почему я верю, что я именно таков, каким вы хотели меня видеть, но я также знаю, что мне предстоит еще много пройти по пути совершенствования. Мое мнение о собственной ничтожной личности не имеет значения, вам предначертано меня судить и сделать из меня истинного служителя Йолаха и Аби под светлым руководством Справедливого Братства.

Комиссия была под впечатлением, но Ати не совсем понял, чем именно отличился, – убедительностью или всего лишь красноречием.

Слово опять взял председатель Хуа:

– Мокби твоего квартала и твой начальник в мэрии в докладных записках пишут, что ты проявляешь большую прилежность и старание. Это из-за честолюбия, лицемерия или чего-либо другого?

– По зову долга, достопочтенные судьи, чтобы соблюдать благочестие и жить в гармонии с братьями. Болезнь слишком долго держала меня вдали от моих обязанностей и друзей.

Член комиссии, представлявший Аппарат, с недоверчивым видом уточнил:

– Учеба укрепляет веру. Как по-твоему, можно ли выучиться с целью набраться всякой ереси, которая поносит веру? А тот, кто приближается к своему кумиру, желает любить его больше прежнего или же хочет подольститься, а затем предательски убить?

– Владыка, я не могу поверить, что подобные люди существуют, Гкабул – это свет, который затмевает ярчайшее солнце, никакая ложь не укроется от него, никакие ухищрения не в силах его погасить.

– Твои друзья и коллеги думают точно так же?

– Уважаемые учителя, каждый день я вижу, что они истинные верующие, испытывающие счастье от жизни на правильном пути и воспитывающие своих детей согласно правилам священного Гкабула. Я горжусь дружбой с ними.

– Отвечай только да или нет, – напомнил председатель.

– Да.

– Ты сказал бы нам, если бы кто-нибудь из них пренебрегал своими обязанностями?

– Да.

– Поясни немного… Наложил ли бы ты на него справедливую кару, если бы судьи его разоблачили?

– Вы хотите сказать… убил ли бы я его?

– Именно это я имею в виду, казнь.

– Ну-у… да.

– Ты засомневался. Почему?

– Я задумался, смогу ли я это сделать. Кара должна быть наложена чистыми руками, а я не уверен, что достаточно очистился молитвой.

Тут снова заговорил ректор Хуа:

– А теперь у тебя есть одна минута на самокритику. Слушаем тебя… И помни – мы с тебя глаз не спускаем.

– Я не знаю, что сказать, достопочтимые судьи. Я человек ничтожный, недостатки у меня те же, что и у простых людей. Я робкий, не такой добрый, как хотелось бы, иногда не могу сдержать зависть. Долго мучившая меня болезнь усугубила мои слабости, лишения усилили мой аппетит. Учеба и волонтерская деятельность, которым я посвящаю все свое время, помогают мне взять себя в руки…

– Ладно, ладно, можешь идти. Мы поставим тебе хорошую оценку, чтобы поощрить тебя на пути преданности и стараний. Почаще ходи на стадион, чтобы научиться наказывать предателей и нехороших женщин, среди которых, конечно же, встречаются сторонники Балиса Вероотступника, получай удовольствие от казней. Напоминай себе, что просто верить еще недостаточно, нужно еще и действовать, только так верующий становится истинным, сильным и отважным верующим. – И Хуа добавил, вставая: – Действовать – значит верить дважды, а ничего не делать – значит быть десять раз неверующим; вспомни, так написано в Гкабуле.

– Спасибо, досточтимые судьи, я раб Йолаха и Аби, а также ваш преданный слуга.

Всю ночь Ати не смыкал глаз, сцены Аттестации прокручивались у него в голове, как бесконечно повторяющийся фильм. Это был фильм об изнасиловании по согласию, которому он должен подвергаться раз в месяц в течение года, и так всю жизнь. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы, то же самое сумасшествие в действии. Какой отсюда выход? Ати видел только один вариант: прыгнуть головой вниз с крыши своего дома.

Хотя Ати никак не мог опомниться, жизнь в мэрии на следующий же день вошла в свое русло, будто и не было никогда того, что случилось накануне. Сила привычки, а что же еще? Повторяемое теряется в суете ежедневной рутины и забывается. Разве кто-то замечает, как он дышит, моргает, думает? А разве изнасилование по согласию, повторяющееся изо дня в день, из месяца в месяц, всю жизнь, не превращается в любовные отношения? В утешительную привычку? Или дело в принципе неведения, который без конца работает снова и снова? И правда, на что можно сетовать, если ничего не знаешь и ничего от тебя не зависит? Ати хотел с кем-нибудь об этом поговорить, со своим начальником, например, глубоким стариком, но того занимали другие мысли: он приказал Ати не забыть закончить копирование дел за прошлый месяц и разложить их в нужном порядке по соответствующим ящикам.

Тогда Ати пришла в голову мысль, что инспекция не имела другой цели, кроме как держать людей в страхе, но, едва выдвинув эту гипотезу, он тут же от нее и отказался – ведь никто не выглядел перепуганным, никто не боялся изнасилования и не опасался, что Иссо его заберет, и, между прочим, никто и не собирался запугивать аттестуемых, ни комитеты, ни ополченцы; абсолютно все и каждый были заняты одной заботой – угодить Йолаху. Да здесь и нечего понимать: бараны, которых ведут на убой, не более безучастны к своей судьбе, нежели люди, которые идут на проверку нравственной инспекции. Все-таки Йолах на самом деле наисильнейший.

И Ати сразу же захотелось узнать, на каком этапе социальной реабилитации он находится: завершилась она или же, не успев начаться, стала окончательно невозможной?