Он близко сдружился с коллегой из конторы, одним человеком утонченной натуры, который стал для Ати настоящим поводырем в запутанных дебрях мэрии. Звали его Коа. Он все знал, много чего мог, владел искусством говорить людям именно то, что они хотят услышать, и все просто обожали его общество. Ему не отказывали ни в чем. Поскольку коррупция в мэрии являлась неотъемлемой частью жизни, вроде второго дыхания, Коа стал надежным поставщиком воздуха. Сам он научился жить в состоянии задержки дыхания, и со стороны никто даже не сказал бы, что ему нечем дышать; вдобавок он умел без смущения смотреть, как остальные вокруг чешутся и пыхтят, точно собаки. Он обучил своему искусству Ати, отчего у того моментально прошла изжога.

– Главное – это правильное дыхание, – говорил Коа своему коллеге, видя, как тот улыбается от удовольствия. – Не наживать себе врагов легче не в одиночку. Тогда можно друг другу прикрывать спину.

Еще он говорил:

– С волками жить – по-волчьи выть, или делать вид, что воешь, но уж во всяком случае не блеять.

Однако на самом деле имелся у Коа один недостаток: он был добрый, неизлечимо доброжелательный, что усиливалось неисправимой искренностью, которую, как ему казалось, он умело скрывал и облекал в оболочку скотского цинизма. Люди приходили поплакаться ему в жилетку, чтобы прямо на месте получить то, чего от других приходилось долго ждать, да и стоило оно немало. Такое отношение подрывало рынок и разоряло коллег, но, поскольку Коа говорил им именно то, что они особенно желали услышать, на него не слишком обижались и лишь снова, уже в последний раз, конечно же, просили перенаправить просителей в нужную дверь, не дожидаясь, пока они прольют первую слезу.

С течением дней и разговоров Ати и Коа обнаружили общую страсть: таинство абияза, святого языка, который явился на свет вместе со Священной Книгой Аби и стал единственным и всемогущим национальным языком. Они мечтали познать его загадку, так как были убеждены, что она является ключом к революционному пониманию жизни. Каждый из них своим путем пришел к мысли, что абияз не является обычным языком для общения, как все другие, потому что слова, соединяющие людей, проходили через модуль религии, который лишал их самостоятельного значения и заряжал невообразимо потрясающим посланием, словом Йолаха, содержащим в себе колоссальную энергию, что излучала поток ионов космического масштаба, который воздействовал на вселенные и миры, а также на клетки, гены и молекулы отдельного индивидуума, трансформируя их и поляризуя в соответствии с первозданной схемой. Непостижимо, каким образом, разве что посредством инкарнации и повторения и благодаря отсутствию свободного обмена словами между людьми и учреждениями, этот язык создавал вокруг верующего силовое поле, которое изолировало его от внешнего мира, априори делало человека глухим к любым звукам, отличным от астрального чарующего пения абияза. В конце концов священный язык превращал верующего в совершенно другое существо, не имеющее ничего общего с тем, каким он был от природы – порождением случайности и разных телодвижений, по отношению к которому верующий не испытывал ничего, кроме презрения, и растоптал бы его каблуками, поскольку не мог смоделировать его по своему подобию. Ати и Коа верили, что при передаче религии человеку святой язык в корне изменял его, и не только его мысли, вкусы и мелкие привычки, но и все его тело, его взгляд и манеру дышать, с тем чтобы все человеческое, бывшее в нем прежде, исчезло, а рожденный из его останков верующий смог облечь себя телом и душой в новой общине. И уже более никогда не будет другой идентичности, даже мертвой и растоптанной, кроме этой: верующий в Йолаха и Аби, его Посланца, а кроме того, все потомки верующего до конца времен будут носителями той же идентичности еще до того, как родятся на свет. Народ Йолаха не ограничится живущими и почившими, он объемлет миллионы и миллиарды верующих, которые явятся в грядущие века и сформируют армию космического масштаба. И еще один вопрос занимал мысли Ати и Коа: если существуют другие идентичности, то какие они? Ну и еще два, дополнительных: каков человек без идентичности, который пока еще не знает о необходимости верить в Йолаха, и что вообще значит понятие «человеческое»?

Эти вопросы Ати ставил перед собой еще в санатории, когда сомнение только начинало пробивать путь в его душе и когда он наблюдал за своими единоверцами, доживающими в полной подавленности тот недолгий остаток жизни, который им отпущен. Что превращает человека, наполненного божественной сущностью, в примитивное и слепое ничтожество, вот в чем загвоздка. Неужели сила слов? В той средневековой крепости на краю света, где проходили невообразимые границы, шорохи жизни и вещей имели странную основу, вылепленную из неразгаданных тайн и хладнокровной жестокости, которая с течением времени превращала больных в блуждающие химеры, или даже в витающих призраков, что скитаются в лабиринте, чуть оторвавшись от земли, стонущие и измученные, и как по волшебству исчезают между двумя проблесками света и движением неразличимой тени. Именно во время отключений электричества, которые случались довольно часто, Ати заметил, что исходящие из громкоговорителей звуки не прекращаются, но только теперь они исходили не с магнитной пленки и не из ниспосланного провидением магнитофона, а из человеческих голов, где слова, заряженные магией молитв и бесконечно повторяющимся скандированием, инкрустировались в хромосомы и изменили их программу. Хранимые в генах звуки переходили из тел пациентов в землю, а из земли – в стены, которые принимались вибрировать и модулировать воздух в соответствии с частотами молитв и их воплощением, а мощные каменные своды добавляли реквиему замогильное эхо. Сам воздух трансформировался в приторный едкий легкий туман, который заполнял внутренности крепости и действовал на больных и кающихся грешников лучше любого галлюциногена. Весь этот невероятный темный мир жил будто внутри заупокойной молитвы. Силе микроскопически малого движения ничто не может противостоять, никто даже ни о чем не догадывается, а в это время микроволна за микроволной, ангстрем за ангстремом передвигаются целые континенты под ногами и образуются в глубинах фантастические перспективы. Именно в то время, когда Ати обдумывал эти выходящие за рамки понимания феномены, на него и снизошло откровение, что святой язык имеет электрохимическую природу, а вдобавок, без всякого сомнения, еще и ядерный компонент. Этот язык не взывал к разуму, он его разрушал, а из получившегося мягкого безвольного осадка лепил аморфных верующих и бессмысленных гомункулов. Книга Аби говорит об этом в своей недоступной для понимания манере в части первой, главе 1, стихе 7: «Когда Йолах говорит, Он не произносит слов, Он создает вселенные, и эти вселенные – жемчужины лучезарного света вокруг Его шеи. Слушать Его речь – это видеть Его свет и в тот же миг преображаться. Сомневающийся осужден на вечное проклятие, и на самом деле оно уже началось для него и для его потомков».

Коа двигался иным путем. Для начала он прошел углубленное изучение абияза в Школе Божественного слова, престижном учебном заведении для особо отличившихся учеников, а Коа как раз более чем заслуживал такого звания, так как его покойный дед был прославленным мокби Кхо в кодсабадской центральной мокбе, проповеди которого стали знаменитыми, а великолепные и емкие афоризмы (вроде парадоксального боевого клича: «Идем на смерть, чтобы жить счастливо», принятого впоследствии абистанской армией в качестве девиза на штандарте) собрали бесчисленный контингент добрых и героических ополченцев, которые все до одного погибли смертью мучеников во время предыдущей Великой священной войны. Коа, который еще во времена юности испытывал чувство некоторого протеста по отношению к довлеющей личности деда, со временем остепенился и стал преподавателем абияза в школе в одном из разоренных предместий, и там, в загородной лаборатории, предоставленной в его распоряжение, смог в естественных условиях проверить силу святого языка и воздействие, которое тот оказывает на умы и тела юных учеников, которые были рождены и воспитаны в условиях тех или иных вульгарных и нелегальных языков отдельных кварталов. Хотя обстановка в той среде обрекала детей на афазию[3], вырождение и блуждание в разобщении, уже всего лишь после триместра изучения абияза они превращались в пламенных верующих, способных искусно вести полемику и единогласно судить общество. Сборище громогласных и мстительных выучей сразу же заявляло, что готово двинуться на завоевание мира с оружием в руках. С ними даже происходили физические изменения: они уже были не те, что раньше, и выглядели так, будто прошли через две или три Священные войны, – становились коренастыми, сгорбленными, покрывались шрамами. Многие из них считали, что уже достаточно знают и уже не нуждаются в дальнейшем обучении. А ведь Коа не сказал им ни единого слова о религии и ее планетарных и космических целях, не научил ни одному стиху из Гкабула, кроме традиционного приветствия: «Йолах велик, и Аби его Посланец», которое для избранных счастливчиков служило всего лишь несколько напыщенным способом поздороваться. Так в чем же состояла тайна священного языка? Коа задавался еще одним вопросом, более личным: почему эта тайна не затронула его, ведь он был рожден в среде абияза и Гкабула, досконально владел ими, а его предок был виртуозом по части манипулирования массами? Но для начала нужно было выяснить, который из вопросов наиболее опасен. Так или иначе, Коа понял: когда поджигаешь фитиль, жди последствий. В движении мысли и формировании событий есть определенная последовательность, пусть даже не заметная глазу: огнестрельный выстрел в окно – это чья-то смерть на другой стороне улицы, и время течет не в пустоте, а является связующим звеном между причиной и следствием. В последний день учебного года несчастный Коа подал в отставку, будто испугавшись и дальше жить среди учеников, вернулся в город и принялся искать стабильную и прибыльную работу. Тайну языка он не раскрыл и не надеялся раскрыть в будущем, но о безграничной силе абияза уже получил представление.