Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я встала посередине комнаты, уверенная — Паратире сейчас здесь, и с ним надо бороться именно здесь, а не в виртуальной реальности.
Давным-давно одна моя глубоко верующая знакомая привезла из Оптиной Пустыни освящённые церковные свечи и одну такую свечу подарила мне. Я не знала, что с ней нужно делать, и просто положила её в ящичек мини-комода, где хранила разную мелкую дребедень…
С яростью выдвинув этот ящичек, я выхватила оттуда тоненькую жалкую свечку так, словно достаю из ножен меч-кладенец или лазерную пушку из кобуры. Свечка была светло-жёлтая, неровная, словно слепленная вручную. Может, её действительно сделал седовласый монах? Тем лучше.
Я вытащила свечку из пакета, и запахло пасхальной ночью… Так в христианские праздники пахли церкви.
Оружие нужно было активировать, но зажигалка нашлась не сразу. Пришлось перерыть все четыре ящичка, вытаскивая их содержимое на стол, а потом кое-как запихивая обратно. В ходе поисковой операции я наткнулась на сандаловые палочки, и мне пришла в голову новая идея. Я сбегала на кухню за размалёванным розами блюдцем, зажгла свечу, и, подплавив её основание, установила в серединку бордового цветка. Затем осторожно, чтобы не повредить пламя, отнесла блюдце в центр комнаты и поставила на пол. Я села перед ним на колени и шёпотом прочитала «Отче наш» — единственную молитву, которую знала наизусть… «Во имя отца и сына и святого духа уходи из моего дома», — добавила я в конце и с чувством перекрестилась.
Я раскурила сандаловую палочку и стала ходить по квартире, крестить ею всё подряд и приговаривать: «Заклинаю тебя, уходи! Во имя отца и сына и святого духа!». Так я «обработала» стены, кровать, книжный шкаф, мини-комод, углы и окна… Закончила я дверными проёмами. Павел проснулся и как обычно решил, что всё совершается ради него, и что это новая игра — я машу палкой, а он должен её у меня выхватывать. Так что мне пришлось цыкнуть на него, и он поплёлся на своё место, нехотя и обиженно: «Играет без меня».
Осенив крестом всё что было возможно, я сунула краснеющий уголёк, от которого тянулась белая дымная нитка, в струю воды из-под крана. Уголёк коротко зашипел, нитка тут же пресеклась. Пахло благовониями, воском и псиной, но я забралась под одеяло и, глядя на свет горящей свечи, быстро и крепко уснула. Кажется, впервые за последние полмесяца.
15
На похороны я не поехала. Не было денег на билеты. Антон, парень Инны, дал посмотреть фотографии на его телефоне. Венки, много венков. Девушка в гробу очень мало походила на Инну. Как будто между нашей последней встречей и её смертью прошло много лет.
Я всегда считала, что Инне с Антоном повезло, и не понимала её неуправляемой тяги к Бублику, полагая, что это расточительство. Рядом с тобой такой понимающий, любящий человек, и у вас почти всё хорошо (ведь хорошо же?), а ты рискуешь всем этим ради залётного сахарного бублика, который через час растает.
Через несколько дней мы с Антоном упаковывали вещи Инны, чтобы отправить их её маме. Я всё смотрела на колокольчик, который Инна когда-то привезла из путешествия в Непал. Хотела взять его на память, но не решилась. Вдруг она была бы против? Если невозможно спросить разрешения, это же ещё не значит, что теперь всё дозволено. Иначе это уже какое-то мародерство… Я даже загадала: «Если ты не против, подай мне какой-нибудь знак». Но знака не было.
Когда с вещами было покончено, Антон предложил выпить чаю в кафе неподалеку, они с Инной туда захаживали. Я согласилась.
Антон был единственным, с кем я могла поговорить о произошедшем. О воспоминаниях. Об Инне. А мне очень нужно было об этом говорить. С того момента, как я узнала о её смерти, Инна постоянно присутствовала в моих мыслях.
После того телефонного звонка, скрючившись в кабинке туалета, где меня никто не мог увидеть, я поняла, как сильно её любила. Как будто это чувство, раньше направленное вовне, а теперь обнаружившее, что с той стороны никого нет, внезапно обрушилось внутрь меня. И я впервые ощутила его мощь — теперь, когда было уже поздно, когда оно никого не могло сделать счастливее.
После разговора с Антоном стало немного светлее. Он не дал мне заплатить за мой чай и сказал, что я должна выбрать пирожное. Потому что у него есть деньги.
А спустя день Антон прислал мне сообщение с предложением куда-нибудь сходить, в кино или в театр — куда я сама выберу. «Что предпочитает такая красивая и интеллигентная девушка?». Я подумала, тут какая-то ошибка, мне, наверное, это мерещится.
— Ты как-то странно пишешь, как будто приглашаешь меня на свидание, — осторожно заметила я.
— Именно! Молодец! Только что тут странного? Ты интересная девушка, ты мне понравилась. Всё закономерно.
(Ты же только и делаешь, что кобелей завлекаешь. И так, и этак хвостом крутишь. Всем своим видом демонстрируешь: «Я самка в поисках».)
Я прокрутила назад: синяя чашка с золотым ободком, коробка, в которой кардиган и рубашка в мелкий цветочек… Они одёванные, они пахнут Инной, но нужно всё это закрыть и заклеить скотчем, зная, что больше уже никогда не почувствуешь этот запах. Сколько времени пройдёт, пока её запах полностью выветрится из этих вещей? После этого он навсегда исчезнет с лица Земли?
Неужели, возясь с одеждой Инны и борясь со слезами, я подавала какие-то эротические сигналы?
На мне были чёрная водолазка и джинсы.
(Специально оделась в облипочку. Ты просто не можешь нормально себя вести, у тебя это в подсознании уже прошито.)
— Нет, не закономерно. Инна — моя подруга. А ты её парень.
— Нет, она твоя БЫВШАЯ подруга, и моя БЫВШАЯ девушка. Инна была душевной, славной. С теплом о ней вспоминаю. Но она осталась в прошлом. Она умерла. А мы нет. Жизнь продолжается. Предлагаю жить дальше. У тебя есть любимый кинотеатр?
— Для меня она не бывшая подруга. Для меня она навсегда останется подругой.
— Это слова. Будут другие подруги, и всё быстро забудется. Другое дело, если я тебе просто не нравлюсь. При чём тут подруги и всё прочее? Так бы сразу и написала.
Спустя пару часов Антон удалил меня из друзей и, видимо, внёс в какой-то чёрный список,