с помощью гаданий, предсказаний и знамений. Ворона каркнула — значит, на вечеринку сегодня не пойдём — дурной знак. Голубь насрал — соглашусь на это предложение эйчара — хоть они и предлагают мизерную зарплату, но в будущем эта работа точно приведёт меня к деньгам. Про голубя — это уже не из моего опыта. У меня никогда не было кучи предложений, из которых я могла бы выбирать. По-моему, верить знамениям — это всё равно что пытаться нащупать нужный бочонок лото, не опустив руку в мешок. Звучит немного по-дзенски, да? Но вы же наверняка слабо представляете что такое лото… Так вот, была такая игра, в моём детстве мы иногда играли в неё с мамой и её подружками. Хотя, по-честному, кроме мешка, из которого нужно доставать бочонки с номерами, я и сама уже ничего не помню…

Я думаю, «вечно ищущие» тоже зачем-то нужны, поэтому общество их и производит в умеренном количестве. Может, как раз для того, чтобы сгладить, замаскировать кардинальную разницу между людьми первой и второй категории. Или это те, кто слишком слаб для правды, для того, чтобы однажды встать перед зеркалом и признаться себе: я обычный, середнячок — то есть никакой. И меня ждёт обычная, довольно серая жизнь. Но в ней тоже можно кое-что найти, если присмотреться.

Я сделала самой себе такое признание после выпуска из института. А пока учились, была такой же, как и все мои однокурсницы и однокурсники: изо всех сил пыжилась, хохлилась, как напуганный воробей, стараясь продемонстрировать свою значимость и оригинальность.

А вот Стася — она отличалась. Она училась в другом потоке, с нами и не общалась почти. Со мной — точно. Так что я наблюдала за ней со стороны и, казалось, она всегда была сосредоточена на чём-то своём, внутреннем. Она не красила волосы в синий, розовый или какой-нибудь другой попугаевый цвет, не носила всех этих художественно намотанных шарфов, гангстерских шляп, носков «как у Пеппи Длинный Чулок», блокнотов «как у Сартра». Она носила обычные джинсы, светлые футболки и рубашки, самое обычное прямое серое пальто. И на фоне нашей тотальной оригинальности это выглядело весьма оригинально.

Впрочем, нет, один раз она со мной всё-таки разговаривала. Это было, кажется, на втором курсе. Я тогда ещё жила в общежитии. Вечером, уже выпив по бутылке пива с соседкой по комнате, я постучалась в комнату к приятелям, у которых частенько проходили алко-тусовки, и почти всегда был в гостях какой-нибудь народ. А это означало, что можно будет чем-нибудь догнаться, даже если ты уже спустил последний полтинник из высланных мамой денег, а из всех активов у тебя остались гречка, пара яиц и макароны.

Всё было так, как я и ожидала — начинался праздник: в комнату всё прибывали люди, кто-то играл на гитаре, отправили гонцов за водкой и вином. К тому моменту, когда пришли Стася и несколько ребят с её потока, в комнате уже было не протолкнуться. Стася была иногородней, я знала это, потому что смотрела её страничку «ВКонтакте». Но она никогда не жила в общежитии. Мне кажется, она даже на пьянки и дни рождения сюда не приходила. Во всяком случае, в тот вечер я видела её в общаге в первый и последний раз.

Она сидела на полу, облокотившись спиной о стену: мест на стульях и кроватях давно уже не было. Я наблюдала за ней исподтишка — с моего места её было видно в полупрофиль. У неё был довольно большой нос, немного скошенный на конце — далеко не образцовый, совсем не греческий, — но мне он виделся красивым. А всё остальное, наверное, все считали красивым: высокий, прямой лоб, аккуратные брови, синие глаза. И особенно губы, они у неё были шедевральные — верхняя немного вздёрнута, нижняя чуть пухловатая. Они делали её лицо каким-то трогательным и притягательным. Особенно когда ей звонили. Она что-то отвечала в трубку, но из-за шума в комнате это можно было понять только по её шевелящимся губам.

В общем пьяном хаосе я решила подобраться поближе, и как только сидевший рядом со Стасей приятель попрощался и ушёл, сославшись на то, что ему рано вставать на работу, я сказала парню по соседству, что мне дует из форточки и перебралась на освободившееся место на полу.

Теперь мы были так близко друг к другу, что я чувствовала её запах — пряный, с кисловатой примесью пота, и слышала все звуки: шумные выдохи, когда она переводила дыхание, возню с зажигалкой — она постоянно теребила её в руках, глотание, когда она отпивала вино из кружки, а потом с тихим стуком ставила её обратно на пол, и серии жадных глотков, заканчивающиеся прищёлкиваньем языка, когда она пила воду из своей серебристой алюминиевой фляжки. Я слышала, как она шевелилась, меняя позу: как ёрзали по полу её джинсы, как ткань тёрлась о ткань, когда она клала ногу на ногу. Я старалась не оборачиваться к ней — мне казалось, тогда Стася сразу заметит, что я за ней слежу…

Потом мы пели под гитару что-то из старенького русского рока, и я слышала, как она подпевает, негромко, но чисто. Голос у неё был довольно низкий, вкрадчивый и завораживающий: сосредоточившись на нём я уже не могла перестать слушать.

Внезапно, чего сама от себя не ожидала, я быстро повернулась к Стасе и, уткнувшись губами в самое её ухо, прошептала: «У тебя очень красивый голос». Она на несколько медленных секунд замерла, а потом улыбнулась, и на мгновение мы встретились глазами. Она приблизила лицо, сказала «спасибо», и я ощутила лёгкую щекотку на щеке.

Общажная пьянка вертелась всё быстрее и безумнее, словно танцующий дервиш. Откуда-то появилась конопля. Каждый раз, прикладывая к губам бульбулятор, наскоро сделанный из пластиковой бутылки из-под колы, я думала о том, как в следующий миг передам его Стасе. По-моему, в обычаях вроде курения трубки мира или передачи кубка есть что-то эротичное. Так же, как и в сигаретке, раскуриваемой на двоих. Это словно поцелуй, передаваемый по кругу. Прозрачные прикосновения ваших губ наслаиваются одно на другое, образуя единый, общий отпечаток.

Тогда, в институте, эротика для меня была только такой — невесомой, осторожной: едва заметные прикосновения, быстрый шёпот, поцелуи, отпущенные на свободу и слившиеся там, интимность, которая возникает внезапно и может длиться несколько часов или минут, а потом просто раствориться в воздухе, ничего после себя не оставив.

Люди редко понимают и принимают такие отношения, расценивая еле уловимую эротику