дал мотору полные обороты. Катер, завалившись на левый борт, круто развернулся. Через двадцать минут хода спасатели увидели впереди, справа по носу, огромную резиновую камеру. Поперек нее, раскинув руки, лицом вниз лежал мужчина.

Когда катер подошел к нему, он поднял голову и посмотрел на ребят остекленевшими глазами.

Геша застопорил двигатель. Вдвоем с Кузьмой они вытащили на катер холодное, почти безжизненное тело. Потом долго тормошили его, прежде чем мужчина во второй раз открыл глаза.

— Ну как? Жив? — спросил Геша.

Тот слабо кивнул. Тело его уже имело тот харак-терний землисто-синий оттенок, который бывает у людей тонувших.

— Как же ты? — спросил Кузьма, укрывая его телогрейкой со своего плеча.

— Не знаю, — ответил потерпевший. — Страшно было… Сначала думал, что доплыву.

— Экий ты большой, а робкий, — сказал Геша.

Кузьма только тут заметил, что перед ним не пожилой мужчина, как он думал раньше, а скорее молодой, крепкий парень. На нем были плавки тигровой расцветки.

— Я пробовал плыть без камеры, так потом еле догнал ее. — Глаза его снова остекленели. Он принялся растирать ладонями грудь, покрытую гусиной кожей. — Зачем только полез?.. — Он пожал плечами, на которых трещала и, казалось, вот-вот лопнет небольшая телогрейка Кузьмы.

Геша развернул катер к кемпингу. Потерпевший постепенно приходил в себя, и на его лице проявлялся здоровый румянец.

А Кузьме было плохо. Холод странно действовал на него. Стоило ему замерзнуть, как вместе с калориями из него улетучивались душевные силы. Вот и сейчас он сидел скрючившись и твердил себе, что нужно встать или же, на худой конец, держаться за борт, чтобы тебя не швыряло из стороны в сторону.

Катер играл в догонялки с бегущими впереди волнами. Волн было бесчисленное множество, и все они были похожи одна на другую, и оттого казалось, что катер никак не угонится за одной и той же волной. Внезапно это бесконечное и монотонное чередование скачков и падений прекратилось. Двигатель смолк. Это вывело озябшего Кузьму из состояния болезненного оцепенения. Он вопросительно, так и не сменив положения, посмотрел на Гешу.

Геша полез через заднюю банку к мотору. Там он сел на корточки с выражением лица крайне задумчивым и даже мечтательным.

Катер разворачивало бортом к ветру.

Они находились километрах в двух от кемпинга.

— Ну вот и приехали, — задумчиво произнес Геша. — Цилиндр заклинило.

— Что же теперь будет? — спросил Кузьма.

— Ничего.

— Но ведь кто-нибудь увидит нас? — с надеждой спросил Кузьма.

— Нет.

— На станции хватятся в конце концов и пошлют за нами «старика».

— «Старик» не выйдет в открытое море. Его перевернет. И если хватятся, то поздно.

— Нас может перевернуть? — с тревогой спросил парень в тигровых плавках.

— Нас может не перевернуть, и тогда это будет чудо.

— Неужели никого нет в море?..

Кузьма внезапно понял, что ему уже не холодно, а, напротив, рубашка прилипла к лопаткам.

— Это норд-ост, — сказал Геша.

Он сидел, положив руки на рулевую баранку, как будто это могло помочь. Эта поза старшины показалась Кузьме нелепой и страшной насмешкой над ситуацией, над морем, грозящим и мрачным, над беспомощным катером и над небом — низким и беспощадным.

— Так что же ты сидишь?

— Ты тоже сядь. Увеличиваешь парусность. Чем быстрее нас выволокет вон туда, тем скорее к крабам…

— Нужно же что-то делать, — сказал Кузьма. Геша пожал плечами.

— При нашей устойчивости не рекомендуется выходить в море при волнении свыше трех баллов. У берега сейчас четыре-пять, а в море — семь. Может быть, больше… Рыбаки пьют пиво в «Рваных парусах», а сейнеры скрипят в порту. Уже нечего делать. Просто нечего. Когда на человека падает кирпич — это нелепо. В это не веришь. Когда сам спасаешь, тогда ты самый осторожный в мире человек, но когда все равно с тобой случается такое, то это так же нелепо. Я не верю в то, что могу погибнуть на море, но, честно говоря, шансов у нас почти нет…

— Сколько до берега?

Геша с любопытством посмотрел на Кузьму.

— Километра два.

— Я, наверное, доплыву.

— Ты не доплывешь, — спокойно ответил старшина.

— Я наверняка доплыву.

— Ты не знаешь норд-оста. Это как в Кубани против течения, плюс волна. Она собьет дыхание — и все. Я не доплыву. Точно. Нет, не осилишь, — закончил он и взглянул на Кузьму сочувственно. Тот раздевался.

— Брось! Не городи ерунды.

Кузьма снимал брюки.

— Оденься, тебе говорят! Ты что, совсем ошалел?

Старшина вскочил и схватил Кузьму за брюки, не давая им упасть.

— А если ты на моих глазах?.. Ты думаешь, ты самый благородный, самый храбрый! Герой?! А если ты вот тут, в трех кабельтовых, и я ничего не смогу сделать… Салага.

Кузьма сдирал с себя одежду.

Парень в тигровых плавках молча смотрел на них. Его лицо вновь приняло землистый оттенок, а телогрейка стала велика. Он старался не смотреть на воду.

Кузьма приблизился вплотную к старшине.

— Я спасатель, — сказал он. — Ты тоже спасатель. Мы на службе, понимаешь? Риск — это просто наша работа. А он?.. — Кузьма кивнул на притихшего парня. — Мы его спасаем. Должны спасти. Мы должны спасать, а не сидеть.

— Звони на станцию, там сообщат пограничникам, — сказал старшина.

…Кузьма долго плыл под водой. Вынырнул, оглянулся. Катер был уже метрах в тридцати. «Ерунда, доплыву». Махнул, приподнявшись над водой. Геша так и остался с поднятой вверх рукой, голова парня еле виднелась из-за борта. Кузьма споро пошел широким брассом, с удовольствием изгибаясь усталым от неподвижности телом. Белые пенные гребешки жестко хлестали по глазам. Небо опустилось к самой воде, и казалось, что скоро оно сольется с морем и раздавит его, приплюснет и разгладит своей тяжестью. Неширокая скучная ленточка берега то исчезала за волнами, то появлялась, когда Кузьма взбирался на вершину волны. Кузьма оглянулся. У него похолодело внутри. Катер нисколько не отодвинулся. Он качался все в тех же тридцати метрах от него, Геша все еще стоял, только опустил руку. Потом он сел.

Кузьма некоторое время оставался на месте. Он лишь слегка шевелил ногами, чтобы удержаться на поверхности. Он смотрел на берег, который отодвинулся еще дальше. «Просто прошло слишком мало времени, — успокоил себя Кузьма. — Прошло всего мгновенье, и я не мог далеко отплыть…»

Через пять минут он снова поднял голову. Берег не придвинулся. Кузьма снова поплыл размашистым брассом.

Он выбрал глазами тоненькую горизонтальную черточку на берегу и шел точно на нее. Кузьма старался определить, приближается ли он к этой черточке. Катер был еще близко. Настолько близко, что когда