А утром папа рассказал, что ему приснился сон, будто бы при помощи машины времени его послали в XIX век посетить Пушкина, и он подарил ему авторучку с кнопкой и даже с ним побеседовал.

Все это он рассказывал, пока мы, будто явившиеся с голодного острова, уплетали все, что он два дня назад накупил и что, слава богу, не успело испортиться. Мы выздоровели.

В надежде купить машину хотя бы на полгода пораньше папа послал письмо в спорткомитет. Он действительно очень много ездил по районам, когда занимался профориентацией от Пединститута, где преподавал, и на спортивные сборы, и на соревнования, где иногда был в качестве тренера, а иногда – в качестве судьи. Машина была необходима. К нам обращались с разными предложениями автожулики, предлагавшие купить машину на свое имя и на папины деньги, а папе выдать доверенность. Папа отказывал – некоторым вежливо. Сначала.

Но очередь на «жигули» – это почище очереди на прием к генсеку ООН. Тот-то примет рано или поздно. С «жигулями» бывало по-разному. А чиновники, как и сейчас, любили поиздеваться над человеком. Второй звонок, который раздался накануне вечером, был из автомагазина. Распоряжением какого-то важного комитета по спорту или даже министерства папе разрешили купить без очереди… «Волгу». Как раз незадолго до этого цены на машины повысили, и она стала стоить пятнадцать тысяч рублей.

Даже владелец какого-нибудь «Ламборджини» или еще чего-то очень дорогого и представительского сейчас не в состоянии понять, что означало в те времена иметь «Волгу». На таких машинах ездили большие начальники. Их редко останавливала ГАИ. Человек на «Волге» – это был… Я не знаю, как это описать. Владельцы суперкаров сейчас просто люди из другого мира, не такие как все. Марсиане. Владелец «Волги», несмотря на высочайший уровень престижа, все же оставался человеком. Но – особенным. Такой же, как все, – почти. Но…

…Но пятнадцать тысяч. Эта сумма была чудовищна. Пришлось многое из дома продать, включая проигрыватель, отчего я просто чуть не заплакал. На стенке опять повис график погашения долгов. Но заработки тогда были стабильные и работа тоже… С этим было полегче. Да и люди, имевшие возможность дать деньги в долг, никогда не брали процентов. Это считалось стыдно (хотя смотря в какой среде). В нашей – считалось…

И все же, несмотря на отсутствие процентов по долгам, этот график вышел длиннее и мучительнее. Дороже стоила страховка. Через полгода эксплуатации полетел коленвал. Еще через полгода прислали новый. Машина едва влезала в гараж… Ох.

Среди наших знакомых появился дядя Коля, у которого во время съемок фильма «Отпуск в сентябре» по пьесе Вампилова регулярно бывали в гостях артисты Даль и Леонов. Олег Даль был вечно небрит, и все говорили, что пил, хотя теперь я знаю, что он не пил. Выпил он в марте – в последний раз, чтобы использовать страшный подарок Высоцкого – ампулу тетурама, вшитую в бедро, – на кухне, в квартире на Грузинской улице…

Дядя Коля был таксистом, который возил артистов, и мастером по автомобильной части. Он знал о машинах такое, чего не знали их конструкторы и сборщики. И работал в таксопарке. А там ездили на «Волгах», и поэтому потертый, но рабочий коленвал дядя Коля поставил в нашу машину задолго до того, как с завода прислали новый.

А еще дядя Коля занялся подготовкой нашей машины к эксплуатации. Первое в этом деле – поставить машину на яму и перетянуть все гайки, отрегулировать все, что может двигаться, крутиться, шевелиться и отваливаться. Ну и антикоррозийное покрытие. В общем, нужно было сделать все, что в других странах делают на заводе.

Для борьбы со ржавчиной была приобретена где-то у военных летчиков банка красной краски «антикор», которую дядя Коля называл «суриком». Еще купили столько коробок пластилина, что хватило бы на уроки труда всем младшим классам района… Пластилин плавили и разбрызгивали по дну машины из краскопульта. Что там еще делали с машиной, я не знаю, но это заняло неделю. А нужно было еще получить номера!

Но наконец все было готово. И главное, за что можно сказать этой машине спасибо, – мы на ней встречали маму из больницы! Надо сказать, что тетки из палаты очень за маму радовались. Есть такие места, где люди быстро учатся радоваться и за других. Где радость как таковая очень высоко ценится.

Конечно, такая покупка вызвала не только добрые чувства у знакомых. Про папу и маму разные неприятные люди за глаза говорили и гадости. Самые безобидные – что загордились, мол. Но маме гордиться было нечем, потому что на машине ездил папа, папе гордиться было некогда, потому что «представительский» автомобиль все время ломался и число знакомых в таксопарке у папы росло. Там уж точно никто ему не завидовал. Даже прямо как-то сказали: «Эх, Анатолии, надел ты себе хомут на шею… Я со своей неделями не расстаюсь, так и утопил бы ее с моста, гадюку…»

Дядя Эйно не скрывал, что слегка завидует, но прокомментировал свои чувства так:

– Эх, Юра, не каждый так может. Не потратить, не пустить на ерунду. Жене не дать на глупости…

Хорошо, что его жена этого не слышала.

А мне до слез было жалко проигрывателя. Если бы не эта «Волга», то к нему бы успели купить колонки и усилитель хай-фай… Но что переживать. Все равно потом пришла бы очередь на машину, повысили бы цены… Тогда такой проигрыватель не вписывался ни в один из возможных вариантов финансовой истории семейства.

Говорят, что игра в колпаки, она же наперстки, известна со времен древнего Шумера. Таким образом, тысячелетиями человечество добровольно делится на тех, кто катает горошину, и тех, кто добровольно становится в ряды дураков. Кто-то, конечно, не реагирует на призывы колпачников: «Кручу-верчу – обмануть хочу!» – или, как у О. Генри: «Посмотрите, господа! Вот шарик! Вот он есть! А вот его нет! Ловкость рук обманывает глаз!» Не льстите себе. Свой колпачник найдется и на вас, будь он хитрован с рынка, поездной катала, описанный Анатолием Барбакару, некогда промышлявшим этим ремеслом, или Мавроди с его «МММ», или строительная компания, или лохотронщик у вокзала – правда, этих теперь гоняют, говорят. Но уверен, что не везде. А те же лотереи?

Удивительно, но во времена моего детства была одна относительно честная лотерея. Билетики были то красные, то синие, то коричневые или зеленоватые. На них неизменно было нарисовано число 25, что означало, что стоит такой билетик двадцать пять копеек. Их продавали в книжных магазинах, чтобы поддержать у населения интерес к чтению. Отдав двадцать пять копеек (часто их предлагали взять вместо сдачи), нужно было оторвать верхний корешок, нижний корешок – и билетик превращался в квадратную книжку-гармошку. Ее нужно было развернуть и прочесть на последней страничке… «Билет без выигрыша», скажете вы? Нет, такое бывало, конечно. Но чаще бывало «выигрыш двадцать пять копеек» – и вы оставались при своих, «выигрыш пятьдесят копеек» – и два десятка тетрадок было вам обеспечено. Или семь тетрадок и авторучка. Или пара детских книжек с картинками – их было много, и картинки были, в отличие от бумаги, очень хорошего качества. А если выигрыш был один рубль, то и книжку можно было купить, и книгу посолиднее. Я дважды вытаскивал выигрыш в три рубля, несколько раз – рубли, а однажды – пять рублей! Но в «Спортлото» не угадал ни разу даже три цифры. И в денежно-вещевую лотерею – никогда ничего. Тут уж кому что…