Ирма предпочла промолчать.

— Я ведь узнаю, если что, Кей, или как там тебя?

— Восемнадцать.

Аврор медленно присел, глядя на нее остекленевшим взором… А потом гулко сглотнул и выдохнул:

— Тогда тем более надо привести тебя в порядок. Что ты могла такого натворить? Кто мог вообще отправить в Азкабан ребенка?! Как?

— Девочка-отмычка, слышали?

— Что-то такое… Не может быть! Вырезала всех? Ты? Не верю!

— А вот они поверили…

— Да у тебя бы силенок не хватило! Хотя…

Аврор понимающе кивнул:

— Семь лет — это не пятьдесят. Тебя все же пожалели.

Ирма молча кивнула и тут же пожала плечами.

Аврор отвернулся и еле слышно выругался.

* * *

Больница оказалась действительно намного лучше Азкабана: тут было тепло. Неудобство доставляли только другие люди: врачи, медсестры… Правда, они быстро привыкли к немногословной и абсолютно нетребовательной пациентке. Хуже всего были другие больные, кто выздоравливал и шатался по коридорам, стараясь унять свою скуку. Благо, таких было совсем немного. Она теперь слишком много знала про людей. Они не то чтобы пугали — настораживали. Хотелось отгородиться.

Ирма действительно начала чувствовать себя лучше. Уютная палата, вкусная и обильная пища, а главное — книги, в холле каждого этажа было несколько полок… Может быть, ей удастся устроиться где-нибудь здесь? Скоро ее обещали выписать. Куда она пойдет?

— Сова из Гринготтса? Мне? — санитар улыбался, а Ирма никак не могла взять в толк, что к чему.

Вот она взяла плотный, явно дорогой конверт… Почерк оказался странно знакомым, нет, родным… И тут же расплылся перед глазами.

Слезы едва не залили пергамент.

Мама. Все, что она успела сделать…

Теперь она сможет даже купить себе маленький домик. После войны их сбережения уже не казались такими маленькими — у большинства людей денег было много меньше или не было вообще. Нет, лучше квартиру, так все же экономнее. На остальное можно прожить пару десятков лет.

Это показалось почти нереальным.

Мама. Последний подарок… Два десятка лет спокойной жизни. Ирме хватит. А потом?

Сначала надо прожить то, что есть. Уж за несколько-то лет она разберется, что делать. Только не лазать по домам снова.

Глава 7. Леди

Она устроилась почти там, где однажды была так счастлива. На Холме. В небольшом доме, хозяйкой которого была пожилая нелюдимая ведьма. Ей удалось купить комнату только потому, что у той попросту не было денег на жизнь. Парк, в котором они гуляли с сестрой, был совсем рядом.

Ирма узнала многое — и об отъезде самых близких для нее людей, и о том, как Лорин ее искала. О предательстве Баджа она все поняла уже давно.

От нечего делать она попробовала переносить воспоминания на бумагу (пергамент был все же дороговат). Получалось странно: обрывки мыслей, кусочки памяти становились самостоятельными, отрываясь от общей канвы ее памяти, как лепестки от цветка. Получались стихи.

Однажды это прорвалось в самой неожиданной ситуации — во время общения с хозяйкой дома. Срифмовались все четыре фразы, совершенно случайно...

Мягкой тряпкой половички

протирает домовичка.

Оттого я вниз спустилась.

Извините, ваша милость.

Та отреагировала странно: засмеялась. Разгладились морщины, мелькнула искорка в светло-голубых глазах… Дама обожала стихи. «Больше, чем людей», — так она сказала.

Ирме неожиданно захотелось поделиться, а мадам Фицсиммонс восприняла идею с редким для нее энтузиазмом. И дала почитать «в ответ» свое. Ирме понравилось. Тогда и пришла идея предложить что-то из их творчества в газету.

«Про любовь» они послали в «Спеллу», а «о природе» — в воскресное приложение «Пророка».

Ответ не замедлил. Обе женщины были удивлены: их творения приняли, и приняли очень даже хорошо.

— Ну вот, наконец я точно знаю, что не останусь голодной, — сварливым голосом заметила мадам Фицсиммонс и рассмеялась. — У меня скопилось столько, что до конца жизни хватит. Одна я бы никогда не решилась. Но, раз уж так вышло, теперь я займусь тобой…

Ирма вздрогнула, посмотрев на даму с опаской.

— И ничего страшного. Я всю жизнь этим занималась.

— Чем, простите?

— Воспитанием отпрысков родовитых семейств. Одним из которых ты являешься. Я даже знаю, какого, — усмехнулась мадам. — Твои манеры не просто отвратительны, они ужасны. Нечего позорить фамилию.

— Вы уверены? Я никогда…

— То, что думают некоторые прилипшие к роду дамочки, далеко не всегда является истиной. И даже то, что они делают, далеко не всегда приносит тот результат, на который они рассчитывали. Ирма Принц, как бы тебя ни называли другие, и даже ты сама, запомни раз и навсегда: кровь — не водица.

Так она снова попала в обучение, оказавшееся весьма любопытным. Видимо, мадам Фицсиммонс успела изрядно соскучиться по своей работе.

Одно открытие потрясло обеих: оказалось, что Ирма знает массу языков…

Однажды мадам произнесла фразу на французском, и Ирма непроизвольно распахнула глаза: она словно увидела те самые странные сочетания букв, что читала когда-то… Мадам спрашивает, знакомы ли ей другие языки, кроме родного?

Тогда она просто ответила, что нет, не знакомы. Тут-то ей и объяснили, что она не права. Несмотря на собственную ошеломленность, изъяснялась ее учительница весьма доходчиво.

А уж насколько не права, Ирма убеждалась раз за разом, когда мадам приносила ей все новые и новые книги, и с теми самыми закорючками тоже. Она спокойно пересказывала смысл, частенько улавливая азартное посверкивание голубых глаз. Произносить было сложнее — она помнила звуки, но воспроизвести их было много трудней, чем понять, что написано. Тем не менее, восторг мадам, когда та выяснила, что воспитанница может читать — и довольно бегло — на восьми современных и пяти древних языках, почти что не имел границ. Да и сама ученица была счастлива.

* * *

Старый библиотекарь Хогвартса искал преемника: он устал. Он был уже стар и хотел покоя, а не бесконечных детских вопросов и, тем более, шалостей. Впервые за много лет он начал внимательно просматривать газеты. Объявления, конечно же. И вдруг…

Стихи.

Вроде бы ничего особенного, но…

…Море знает. Море хранит.

Море скрывает дивные тайны.

Море сглаживает гранит.

И отражения в нем — бескрайни…

Море стучится. Море поет.

Дышит, как будто оно живое.

Дарит надежду. К себе зовет.

Вольное. Вечное. И родное.

Что-то показалось знакомым… Манера? Слог? Что-то близкое, что именно?

А через пару недель и десяток прочитанных выпусков он вдруг понял, что хочет встретиться с автором. И пошел к директору.

Армандо Диппет был совершенно