Он уставился на меня. Смотрит на тело, а потом снова на меня.

Я только что вошла, и увидела как он борется со вскрытым трупом. Грудная клетка бедняги взломана и грубо зашита. Я должна была выронить поднос и с криком убежать.

Немного поздно для этого.

— Это тот бедолага, которого привезли вчера?

Его брови хмурятся при слове «бедолага». Это английский, не так ли? Кажется опять прокололась.

— Я оставлю ваш чай на столе здесь. Если только вы не предпочтете, чтобы я отнесла его на ваш письменный стол.

— Я думаю, мой письменный стол, должно быть, чище.

— Верно.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Катриона? — говорит он. — Если у тебя найдется минутка, есть кое-что, что я хотел бы гораздо больше, чем чай.

Я кусаю губы, чтобы не фыркнуть, снова вспоминая историко-романтические романы моего друга. К счастью, я не получил ни одного из этих флюидов от Грея, поэтому я просто говорю:

— Мне нужно идти, сэр. Это моя половина дня. Но я могу уделить минутку. Кажется, у вас проблемы с беднягой, э-э, с рукой парня. Ее нужно подержать?

Он удивленно смотрит на руку покойника и снова на меня.

— Я провела некоторое время на ферме, — говорю я, и это правда. — Я не брезгливая.

— Я ценю это. Я мог бы использовать твою помощь. В прошлом месяце от меня ушел мой ученик, он решил, что похоронные услуги не для него. Я понятия не имею почему.

Грей не улыбается, но в его глазах достаточно самосознания, чтобы понять, что это шутка.

Ха, не думала, что в тебе это есть, Грей.

Это не совсем справедливо. Дункан Грей не соответствует стереотипу мрачного, изможденного гробовщика, упыря, бродящего по собственному похоронному бюро и охотящегося на скорбящих. Я еще не встречала распорядителя похорон, который соответствовал бы этому стереотипу. Но хотя я бы не назвала Грея мрачным, он точно не собирается пробовать себя в жанре стендап-комедии в ближайшее время. Если бы мне пришлось сыграть его в исторической драме, это было бы что-то среднее между «безумным ученым» и «задумчивым лордом с женой, запертой на чердаке».

— Не все созданы для такой работы, сэр.

— Я не могу себе представить предназначенных для этого людей, — бормочет он.

Он говорит достаточно тихо, чтобы я не слышала, но я не могу позволить этой двери закрыться, не попытавшись сунуть в нее свой нос. Любопытство — это профессиональное бедствие.

— Вы унаследовали этот бизнес, да? — говорю я. — Полагаю, что он тоже не был работой вашей мечты?

— Работа мечты…

Он обдумывает слова, и я понимаю, что снова была слишком современной, но он кивает, как будто полагая, что это всего лишь уникальная фраза.

В ответ на вопрос он пожимает плечами:

— Судьба подкидывает нам неожиданные расклады, и мы учимся играть картами, которые нам сдают.

— Я немного об этом знаю, — бормочу я. — Ваша семья всегда была при деле тогда? Похоронные услуги?

— Нет, но именно так мы заработали свое состояние, и поэтому мне надлежит продолжить традицию.

— Это было производство мебели? — спрашиваю я. — Я знаю, что именно так начинают многие гробовщики.

Легчайший намек на улыбку:

— Это так, но нет. Я не могу представить своего отца мебельщиком. Он инвестировал в частные кладбища и дружеские собщества, и он оказался успешным спекулянтом, поэтому он решил более тщательно посвятить себя бизнесу мертвых, — он смотрит на Эванса. — Поскольку ты не брезглива, не могла бы ты помогать мне в течение часа или около того?

Я делаю вид, что кусаю губу, а затем кротко бормочу:

— У меня полдня выходной, сэр.

— Да, да, я знаю. Обещаю, что не отниму у тебя больше часа и дам тебе два шиллинга за твои хлопоты.

Его тон каким-то образом умудряется быть одновременно властным и тактичным. Он пренебрежительно относится к выходному Катрионы, в конце концов, она служанка. Тем не менее, он понимает, что просит дополнительную работу и предлагает компенсацию. Делает ли это его хорошим работодателем для своего времени? Я могла бы точнее ответить на этот вопрос, если бы знала, сколько стоит шиллинг.

Полагаю, я должна быть благодарна ему за то, что он не приказывает мне остаться на весь день без дополнительной компенсации. Я подозреваю, что до шотландского аналога WorkSafeBC еще сто лет, чтобы иметь возможность туда пожаловаться на стандарты трудовой занятости.

Когда я не реагирую на предложение, он вздыхает:

— Действительно, всего час, Катриона. После этого у меня другие дела. Детектив Маккриди хочет, чтобы я… — он отмахивается от остальных объяснений. Будучи простой горничной, мне это не нужно. — Один час. Два шиллинга.

— Я лучше возьму время в обмен.

— В обмен?

— Вместо. Это местная фраза от туда, где я родилась.

Его брови хмурятся:

— Моя сестра сказала, что ты из Эдинбурга.

— Я могу депонировать дополнительный час, сэр?

— Депонировать… — бормочет он. — Это умное использование слова, Катриона. Чтобы положить лишний час в копилку своего свободного времени, да? Похоже, ты подобрала много странных фраз и их произношение, — идя через комнату за блокнотом, он почти не обращает внимание на окружающее. — Должно быть, это травма головы. Я слышал о таком. Форма афазии.

Ммм, да, это оно. Афазия. Что бы это ни значило.

Это еще один призрак улыбки?

— Я не буду утомлять тебя объяснением, но в сочетании со сдвигами личности это очень интригует. Я мог бы попросить тебя поговорить с моим товарищем из Королевского колледжа. Он изучает мозг. Не совсем моя область. Тем не менее, это интригует.

Он все еще лишь отчасти обращает внимание на детали. К счастью для Катрионы, ее начальника не особо интересуют ее «изменения личности» и «странные фразы и произношение». Он отклонил их как признак психической травмы и перешел к вещам, которые его действительно интересуют. В том числе, видимо, и этот труп.

— Хорошо, — произносит он, открывая блокнот. — Ты можешь депонировать два часа, если дашь мне один. Теперь, это будет не просто, но я попрошу тебя передвинуть труп и ассистировать мне в наблюдениях, пока я их записываю. Начни с протягивания руки с растопыренными пальцами.

Я делаю, как он говорит, получается неправильно, а потом снова пытаюсь, и все равно не так. После третьего раунда расплывчатых инструкций и произвольных жестов, за которыми последовал приступ разочарования, я говорю:

— Хорошо, вот. Вы сделайте что нужно, а я запишу.

Он останавливается. Смотрит на меня. Затем переворачивает блокнот:

— Прочитай верхнюю строку.

— Мертвый показывает пете… пете… не знаю, что там дальше написано, — лгу я. — Но если вы проговорите слова,