– Вот такая стопка. – Она раздвинула большой и указательный пальцы на два сантиметра.

– И все на такой бумаге? – заинтересованно рассматривал письмо сквозь пластик эксперт.

– На такой.

– И этими вот чернилами написаны?

– Ну да, вроде.

– Гм-м… Ладно, посмотрим. А ты ступай, Машуня, ступай. Как что будет, сообщу, сам или через Данилку. Больно нравишься ты ему, Маша. Все уши мне прожужжал.

Маша поспешила поблагодарить и ушла. Слушать про Данилу она категорически не желала. Он ей никак, ну вот нисколечко не нравился.

Весь день она пыталась встретиться с Алексеем Чекалиным. Собиралась рассказать о своих сомнениях и о том, что уговорила Ивана Ивановича Денисова взять письмо на экспертизу. Ни для кого не было секретом, что такие вот факультативные просьбы начальством не приветствовались, а она уговорила. Вот какая молодец! Это она так сама себя хвалила. А еще хотелось, чтобы похвалил и Чекалин. Его похвала дорогого стоила, особенно для нее.

– А майор где? – спросила она у Женьки, сунувшись к ним в кабинет около трех часов дня.

– О, Маша, привет, – сладко заулыбался капитан. – Заходи, заходи.

– Некогда мне, – заупрямилась она, стоя в дверях. – Майор нужен.

– О майоре, товарищ старший лейтенант, забудьте. Все, нет его ни для кого. И меня уже завтра не будет, – как будто с сожалением проговорил Женя. – Дело важное. На контроле наверху. Подключили всех.

– А что за дело? – заинтересовалась она и шагнула в кабинет, прикрыв дверь послушно, потому что капитан сделал ей знак рукой.

– На свалке в пригороде найден труп парня. Со следами насильственной смерти, разумеется.

– В пригороде? А мы при чем? – изумилась она.

– А при том, что мы, как главное управление, должны этим заниматься.

Вид у капитана Голубева сделался чрезвычайно загадочный.

– Этим – чем? – округлила глаза Маша.

– Серийными убийствами, – потупился он.

Он не имел права так говорить: преждевременные выводы и все такое. Чекалин осудил бы. Но чтобы завладеть вниманием прехорошенькой Маши, Женька готов был немного поболтать.

– Маньяк?! – ахнула Маша и маленькими шажками двинулась в его сторону. – Женька, рассказывай! Интересно же!

– Сам толком ничего не знаю. Но разговор идет, что не первый труп в области именно с такими следами пыток обнаруживают.

– Пыток?! – снова ахнула она, бледнея.

– Ну да, парня пытали. Эксперт даже не смог установить без вскрытия причину смерти, столько на нем колотых ран и гематом. Предположил даже, что парень мог скончаться от болевого шока.

– Ужас какой!

Маша прижала кончики пальцев к губам, помолчала и вдруг подумала, что вся ее история с письмами и сбежавшей женой Игната Гришина – такая ерунда! Она совершенно не имеет права забивать голову майору Чекалину своими пустяковыми достижениями. Сделалось обидно и горько. Почему она не рядом с ним? Там, на передовой? Могла бы быть ему полезна. Она сообразительная и наблюдательная. Она бы…

– Машка, ты чего застыла? – окликнул ее капитан Голубев и кивком указал на чайник. – Чай будешь?

Чаю она не хотела, напилась у Денисова из пыльного стакана, но уходить было еще рано, она ничего не узнала интересного. Без чая Женька слова не молвит.

– Наливай, – произнесла она со вздохом и двинулась к стулу у подоконника.

Женька засуетился, нашел чистую чашку, – без следов чайных потеков, – и две конфетки в яркой шуршащей упаковке.

– Прошу, – пододвинул он ей чай и конфеты. – Кстати, как твои дела с пропавшей женой?

– Да никак, – поморщилась она. – Все чисто. Муж вне подозрений.

– Алиби?

– Ну да. Дома спал. Один, что характерно, – сострила она, криво ухмыльнувшись. – Жену на вокзал проводил, в поезд посадил и домой поехал.

– А она…

– А она через двести километров взяла и слезла с поезда. И укатила в неизвестном направлении.

– Н-да… – многозначительно протянул Женька, с шумом хлебнув из своей чашки. – Мой тебе совет: откажи ты этому Гришину в возбуждении.

– Да мне кажется, он и сам уже все понял, – вздохнула Маша, поигрывая конфетой в шуршащем фантике. – Не особо настаивает. А может, правды боится.

– Как Чекалин! – брякнул Женька и тут же прикусил язык.

Он коснулся запретной темы: если Алексей узнает, он его зароет к чертям. Но Машка уже насторожилась и пригрозила, что, если он не скажет, она больше в жизни к ним не зайдет. Пришлось в двух словах рассказать, так, без особых подробностей. Конечно, он делал упор на то, что Лешкина Алена попала в сложную ситуацию, – скорее всего, это секта, а не просто адюльтер. Но старший лейтенант Проворова услышала только одно и выдохнула, остановив взгляд на его переносице:

– Он разводится?!

– Не знаю, это не обсуждалось. Рано еще об этом говорить, – начал вилять Женька.

Но Маша не была дурой. Она все поняла и странно повеселела. Встала, одернула юбку, сидевшую на ней так тесно, что он слышал трение капроновых колготок при ходьбе. Или представлял? Ответа у Жени не было.

– Пока, пока, – она жеманно шевелила пальчиками. – Спасибо за чай.

– Не выпила же, – проворчал он. – И конфеты не взяла.

– Возьму. Забыла.

Маша протянула руку – пришлось встать и вложить ей в ладошку конфетки. Женька тут же приложил палец к губам.

– Ты понимаешь, да? – глянул он строго. – По всем темам!

– Могила! – стукнула она себя кулачком в грудь и открыла дверь. – Да, забыла поблагодарить. Ходатайствовать в возбуждении дела по исчезновению Ларисы Гришиной точно не стану. Напишу отказ и сообщу Игнату Федоровичу лично.

– Лично? Зачем? – Женя мотнул головой. – Можно позвонить. Или вообще ничего не делать. Сам придет и узнает.

– Сообщу лично, – повторила она настойчиво и ушла.

Идя к себе, Маша думала: капитану Голубеву совсем не обязательно знать, что у нее имеются кое-какие сомнения и дело сбежавшей жены не кажется ей таким банальным. Причем отказать в возбуждении дела она желает не в своем кабинете, а в неформальной обстановке. Да и еще…

Она так и не поговорила с той самой соседкой, которую семейство Гришиных невероятно раздражало. Майор Чекалин успел, а она нет. Маша считала это упущением и сегодня вечером собиралась его устранить.

Что он видел за свои двадцать два года? Что понял? В чем находил удовольствие? Валяться в луже собственной мочи под городским мостом, перебрав дешевого алкоголя – это удовольствие? Не слышать при этом осуждающего ворчания отца и тихого плача матери – это кайф? Или все же удовольствие для него всегда было в другом, а он просто запутался? Просто когда-то сбился с нужного направления, свернул не там и покатился под горочку. Быстро так, с ускорением. И совсем позабыл, как замечательно выйти после душа в чистом белье, сесть за стол, на котором стоит вкусная еда в красивой посуде.