Она указала на низкий стул рядом со столом, на котором был приготовлен легкий ланч. Увидев два толстых куска сливового пирога и целую тарелку сэндвичей, Мэри решила, что это хороший знак. Конечно, если бы мадам хотела ее уволить, она не стала бы ставить хорошую еду и фарфор. С некоторым облегчением она села за стол.

– А теперь, Мэри, я не хочу, чтобы ты расстраивалась из-за того, что я должна сказать. Я сама не верю ни одному слову, но у меня дело, и я должна думать о благополучии других девушек. – Она вскинула голову и пристально посмотрела на Мэри, а потом сморщила губы и прошептала: – Сомневаюсь, что ты в состоянии понять хотя бы половину из того, что я говорю, но… никто не сможет сказать, что я не сделала все, что могла.

С решительным вздохом она налила чая в чашку Мэри, плеснула туда молока и после почти незаметного колебания положила пол чайной ложки сахара.

– Печально, но из-за жалобы, которую я получила сегодня, мне придется на время отослать тебя из Лондона.

Уехать из Лондона! И именно теперь, когда она наконец начала чувствовать себя здесь как дома. Ехать куда-то еще, где придется начинать все сначала! Сердце начало громко стучать.

– Нет, мадам, прошу вас…

– Это ради твоей же пользы, – перебила ее мадам Пишо. – Тебе небезопасно оставаться в Лондоне. Я же говорю, – повторила она с особым терпением, как будто имела дело со слабоумной, – сегодня утром ко мне приходила женщина жаловаться на тебя.

Мэри почувствовала, что ей тяжело дышать. Она вцепилась руками в стул, как будто таким образом могла не дать мадам отослать ее.

– Я ничего не сделала… – начала она.

– Я знаю, что не сделала! – Мадам Пишо прервала ее властным жестом. – Но я должна продемонстрировать, что предпринимаю шаги, чтобы обелить свое имя. Ты понимаешь или нет?

Мадам зажмурила глаза, как будто сама не верила в то, что сказала.

– Ладно, даже если так, одного того, что ты живешь под моей крышей, довольно, чтобы подвергнуть опасности все, что я создавала с таким трудом. И значит, ты не должна оставаться здесь.

Мэри подумала, не стоит ли напомнить мадам, что, если бы не она, они не сидели бы сейчас именно под этой крышей. Когда она только начинала работать на мадам Пишо, ее магазин пользовался далеко не таким большим успехом. Болезнь Мэри буквально преобразила его. Работа была нужна ей как воздух. Она с лихорадочным усердием выполняла любое задание, которое давала ей мадам, тогда как другие девушки работали только ради денег. Постепенно Мэри начала превращать платья в произведения искусства. И вскоре оказалось, что каждая дама, которая хоть что-то собой представляла, считала своим долгом иметь хотя бы одно платье от доселе малоизвестной французской модистки. Мадам стала более придирчива в выборе клиентов. Вскоре она открыла магазин побольше на модной Кондуит-стрит.

Должно быть, Мэри издала какой-то нечленораздельный звук, потому что мадам широко раскрыла глаза и резко взглянула на нее:

– Тебе не о чем беспокоиться, деточка. Я совершенно уверена, что до конца сезона все уляжется, и тогда… – Она энергично пожала плечами, словно хотела сказать, что все возможно.

– Вы хотите сказать, что я смогу вернуться?

– Ты всегда хорошо работала, – с улыбкой ответила мадам. – Лучше, чем я ожидала, когда брала тебя. Выпей чаю, детка, – ее голос звучал обнадеживающе, – и перестань смотреть на меня так, словно пришел конец света. Я всего-навсего отправляю тебя в Бат.

– В Бат?

– Да, с шестичасовой почтовой каретой. Я уже купила тебе билет. Ты закончила свою работу? Если нет, я попрошу кого-нибудь из девушек собрать тебе дорожную сумку и уложить остальные вещи в сундук, который отправлю багажом.

– Бат, – рассеянно повторила Мэри.

– Да, Бат. Сейчас он не такой модный, как раньше, но там до сих пор полно магазинов, которые обслуживают местных богачей. И много работы для девушки с твоим умением обращаться с иголкой. У меня еще сохранились связи с несколькими тамошними модистками. Пока Молли собирает твои вещи, я напишу письмо, которое ты возьмешь с собой.

Бат. Значит, ее не выгоняют на улицу. У нее будет работа и, надо полагать, место, где жить. Однако Мэри так и не успела собраться с мыслями и спросить об этом подробнее, потому что мадам закончила разговор.

Вторая половина дня прошла в суматохе, и у Мэри не нашлось времени с кем-нибудь поговорить, если не считать нескольких коротких фраз. Мадам, казалось, была везде одновременно. Она принесла из кладовки сундук и маленькую сумку, которые тщательно очистила от пыли. Отправила Молли поделить вещи Мэри на две части: одну, маленькую, на первые дни, и вторую, которую предполагалось отправить позже.

Когда они с мадам садились в кэб, чтобы ехать в Чипсайд, Джо серьезно подмигнул ей. Это напомнило Мэри об угрозе, которую высказала мадам в отношении увольнения Молли.

– Теперь, когда я уезжаю, – собравшись с духом, сказала она, когда они вышли возле станции почтовых карет, – Молли будет нужна вам еще больше. Вы ведь не выгоните ее теперь, правда?

– Дерзкая девчонка! – бросила мадам, резко отвернувшись от нее.

Мэри поняла, что спорить бесполезно. Судя по хмурому изгибу рта, мадам уже приняла решение. Чем больше они удалялись от магазина, тем сильнее расстраивалась Мэри.

Единственным слабым утешением было то, что ей удалось написать записку на клочке бумаги и тайком сунуть ее под ножницы Молли. В ней Мэри предупреждала подругу, что мадам собирается уволить ее после окончания сезона. Записка могла дать ей шанс подготовиться к этому. Например, выйти замуж за Джо.

Мэри с трудом выбралась из кэба с дорожной сумкой в одной руке и корзинкой с едой, которую собрала для нее Китти, в другой. Но мадам даже не остановилась, чтобы помочь ей. Она быстрым шагом двинулась по дорожке, ведущей к таверне «Двуглавый лебедь», заставляя Мэри торопиться и не отставать от нее.

Когда они вошли во двор, Мэри на мгновение остановилась, пораженная шумом, царившим в этом замкнутом пространстве. Лошади храпели и ржали, пока кучера подводили их к каретам, стоявшим в одну линию под нависающим балконом. Сундуки с грохотом тащили и грузили в багажные отсеки экипажей, время от времени роняя их на булыжную мостовую. Владельцы вещей громко возмущались, получая в ответ поток насмешек от невозмутимых конюхов. Казалось, во дворе стоит сплошная неразбериха. Люди толпами проносились мимо них, одни – торопясь к выходу, другие – с невероятной скоростью появляясь оттуда.

Мэри инстинктивно прижала к себе свои пожитки, как будто они были единственным якорем, который мог обеспечить ей устойчивость в этом бурлящем море человеческих тел.

– Вон твоя карета, – внезапно объявила мадам, нырнув сквозь этот водоворот в сторону одного из небольших экипажей – черной и довольно пыльной кареты с королевскими гербами на дверях.

Подойдя ближе, Мэри увидела, что нижняя половина кареты была не покрыта засохшей грязью, как ей показалось сначала, а выкрашена в унылый коричневый цвет. Ящики с почтой уже поставили на крышу, а кое-что из багажа еще подносили, чтобы погрузить в багажный отсек.