Мэри единственная из всех пассажиров выходила из кареты каждый раз, когда они останавливались поменять лошадей. Она с удовольствием использовала эту возможность, чтобы подышать свежим воздухом и размять затекшие ноги.

Когда около десяти утра карета остановилась во дворе «Белого оленя», Мэри чувствовала себя так, словно ее прокрутили через мясорубку. Она обиженно смотрела, как другие пассажиры потягиваются в своих углах. Они выглядели несколько помятыми, однако это не помешало им, забрав свой багаж, выбраться наружу и разбрестись в разные стороны.

Мэри неуверенно спустилась из кареты и, поскользнувшись, упала бы на мостовую, если бы форейтор не подхватил ее под руку и не помог удержать равновесие.

– Вас кто-нибудь встречает? – хмуро спросил он.

Мэри постаралась, чтобы он не заметил, как ей хочется вырваться из его хватки. Он ведь просто хотел помочь.

Изобразив на лице жалкую улыбку, она взмахнула рукой и объяснила:

– Мне просто надо добраться до Оранж-Гроув. Надеюсь, это недалеко?

Он пожал плечами:

– Спросите лучше у хозяина гостиницы. – К ее большому облегчению, форейтор отпустил ее руку, чтобы показать на одну из дверей, выходивших во двор. – Пойдите, выпейте чего-нибудь горячего.

– Спасибо, – ответила Мэри, кивая, как будто намеревалась последовать его совету. Потом, сунув руку в карман, достала полкроны, которые дала ей мадам, и протянула ему.

Монета произвела самое волшебное действие. Широко улыбаясь, мужчина кивнул, сунул ее в карман и удалился в сторону почтового отделения.

Мэри пробыла во дворе ровно столько, сколько понадобилось, чтобы узнать у одного из носильщиков, куда ей идти. У нее не было денег, чтобы купить поесть или попить. Кроме того, она так устала, что хотела только одного: добраться до места, лечь так, чтобы не быть стиснутой с обеих сторон чужими людьми, как это было в почтовой карете, и как следует выспаться.

Она пошла по дороге, которую указал ей носильщик, и, свернув направо, вышла на Оранж-Гроув, оказавшуюся весьма оживленной улицей. Сначала Мэри пошла не в ту сторону, и ей пришлось вернуться, чтобы найти дом номер восемь, на котором висела табличка: «Изготовление париков».

Мэри в недоумении достала из кармана письмо и еще раз прочитала адрес на случай, если она плохо его запомнила. Но нет. Аккуратным, круглым почерком мадам значилось: «Бат, Оранж-Гроув, 8. Клеопатра».

Возможно, в спешке мадам написала неправильный номер. Возможно, магазин Клеопатры находился в доме восемнадцать или двадцать. Она прошла вперед по одной стороне, затем вернулась назад по другой, но так и не нашла магазина с нужным названием.

Совершенно сбитая с толку, Мэри вернулась к магазину париков. Может быть, адрес указан правильно, но модистка переехала? Если так, то единственная надежда спросить у хозяина магазина париков. Возможно, он знает, куда переехал бывший арендатор.

К ее ужасу, стоявший за кассой человек с нелюбезным выражением лица в ответ на ее вопрос, давно ли отсюда съехала модистка, ледяным тоном сообщил, что этот магазин перешел к нему от отца. Мэри поспешила уйти, чувствуя себя неловко из-за того, что, как ей показалось, обидела его. Что делать дальше, она не знала.

Вспомнив, что на углу с Хай-стрит она видела галантерейную лавку, Мэри подумала, что хозяйка могла что-нибудь слышать про магазин Клеопатры.

Галантерейщица о нем не слышала, но, когда Мэри в последнем отчаянном порыве спросила, не знает ли она в Бате кого-нибудь, имевшего связи с мадам Пишо, ее глаза вспыхнули.

– Это та французская эмигрантка, которая шьет для светских дам совершенно замечательные платья?! – с придыханием воскликнула она. – Сомневаюсь, что ее нога вообще когда-нибудь ступала на землю Бата!

Мэри нахмурилась. Когда галантерейщица упомянула ногу мадам Пишо, девушка с особенной ясностью ощутила, как болят ее собственные ноги. Казалось, что за ночь ее башмаки ссохлись, и теперь она чувствовала, как сильно они давят на пальцы. От усталости и расстройства голова у Мэри тоже начала болеть.

Действительно ли мадам говорила ей, что работала в Бате? Она в сомнении покачала головой. Разговор вспоминался ей как в тумане. Мэри не могла сообразить, что точно сказала мадам. Она лишь упомянула, что у нее здесь есть связи. Мэри посмотрела на письмо, которое выглядело уже не таким аккуратным, и задумалась, какие связи у нее могли быть с Клеопатрой.

– Если та модистка, которую вы ищете, шьет для высшего общества, вам лучше пойти на Миллсом-стрит, – вежливо предложила галантерейщица, заметив, как вытянулось лицо у Мэри.

– Спасибо, – ответила Мэри, благодарная ей за предположение, которое могло привести к цели. И хотя ее ноги уже гудели от усталости, она с новой решимостью двинулась туда, куда указала ей добрая женщина.

На Миллсом-стрит было полно магазинов, а тротуары заполняли красиво одетые клиенты. Однако, как убедилась Мэри, пройдя по одной стороне в одном направлении и вернувшись назад по другой, ни один из них не был помечен табличкой с именем Клеопатры. Единственное, что ей оставалось делать, – это, заходя в каждый магазин, имевший хотя бы самое отдаленное отношение к моде, спрашивать, не нужна ли им работница, умеющая хорошо шить. Однако ни в одном из них ей не смогли помочь. А по мере того, как из-за начавшегося дождя ее одежда намокла и у нее становился все более неряшливый вид, их ответы становились все менее вежливыми.

Но куда же подевалась эта Клеопатра? Почему никто не мог сказать, где она? Может быть, Мэри что-то напутала? Стоп.

– Надо подумать, – пробормотала Мэри себе под нос. – Надо где-то укрыться от дождя и придумать, что делать дальше!

Нырнув от дождя под какой-то навес, Мэри снова достала из кармана сделавшееся совсем жеваным письмо и посмотрела на адрес, как будто ожидала увидеть что-то совсем непохожее на то, что она видела, когда смотрела на него последний раз.

Но там по-прежнему значилось: Оранж-Гроув, номер восемь.

Это было против ее принципов, но Мэри понимала, что единственный способ узнать что-то еще о таинственной Клеопатре заключался в том, чтобы вскрыть письмо и прочитать его самой. Поставив сумку на ступени так, чтобы на нее не капало, она сняла перчатки, перевернула письмо и, сломав восковую печать, развернула листок.

От удивления ее глаза полезли на лоб.

В письме не было ровным счетом ничего.

Мэри держала в руке чистый лист бумаги.

Понимая, что это значит, она похолодела.

У нее нет работы. Да и самой Клеопатры тоже, скорее всего, нет. Она одна в незнакомом городе, без гроша в кармане.

По какой-то непонятной причине самым обидным ей казалась улыбка мадам, когда та протянула ей деньги, чтобы дать чаевые форейтору. Сейчас он наверняка уже спокойно отдыхал в своем уютном доме, с желудком, набитым едой, купленной на ее полкроны, а она… Желудок Мэри свело от голода и ледяного холода, наполнявшего ее изнутри.