– Звонил мой босс. Требует, чтобы я немедленно ехал в офис, так что, пожалуй, мне лучше будет с вами попрощаться, мистер Гривс.

Уилл спрятал блокнот в портфель, щелкнул застежкой, поднялся.

– Большое спасибо за то, что уделили мне время.

В недрах инвалидного кресла старик чуть дернул правым плечом (правая сторона от инсульта не пострадала).

– Ни к чему благодарить. Времени у меня мало осталось, это верно. Но и тратить его не на что. Знаешь, парень, я по ней скучаю. Ну, по Нэнси. Она такая занятная была. Когда она шейку бедра сломала и за ней приехали, она думала, это ненадолго. Скоро, говорила, поправлюсь и вернусь. Чудачка! Кто ж оттуда возвращается? Я, пока мог, приглядывал за домом – ну, чтоб наркоманы там не окопались или бродяги. А то желающих хоть отбавляй. У Нэнси в доме вещи остались. Правда, многое она забрала с собой, но ведь все не увезешь, да и не разрешат. – Гривс взглянул на Уилла. – Ты ведь разберешься, чье это все добро? Разберись, сынок. По-моему, случай запутанный.

Уилл хотел откреститься: мол, это от него не зависит, но в лице старика было столько надежды, что язык не повернулся его разочаровать.

– Сделаю все, что от меня зависит, мистер Гривс.

Идиот, думал о себе Уилл, спускаясь с крыльца. Зачем обещал? И что, собственно, от него зависит?

По пути к машине он оглянулся на заброшенный дом. В утренней рыхлой серости строение показалось положительно задавленным бурьяном – и все-таки в глаза бросалось, до чего хорош может быть этот номер четыре. Вспомнилось впечатление от гостиной Альберта Гривса. Вот если бы полы как следует натереть, да обойчики веселенькие сорвать, открыть белые стены, впустить воздух и свет…

Раскатал губу! Предположим, наследники не отыщутся. Предположим, дом выставят на торги. И что – разве Уиллу он по карману? С его-то зарплатой у Анселла-Живоглота? Сам того не сознавая, Уилл направлялся к номеру четвертому.

Калитка болталась на одной петле; пришлось напрячься и приподнять ее, чтобы войти. В свое время выкрашенная в так называемый цвет утиного яйца, а попросту – в серо-голубой, она облезла, разбухла и начала подгнивать. По главной дорожке явно кто-то недавно прошел – вон как примяты одуванчики. Этот кто-то, однако, не стал открывать парадную дверь. В трещинах камней пушится нетронутый мох, и не разлетелись семена кипрея, который дорос аж до почтового ящика на двери.

– Коттедж с прелестным садиком, – цитировал Уилл воображаемое описание в реестре недвижимости, осторожно перешагивая ежевичную плеть, чтобы подобраться к окну.

Под окном густо росла крапива, но Уилл вытоптал себе местечко и заглянул в дом.

Стекло было покрыто, как пленкой, зеленой водорослью – полный эффект пруда в родительской усадьбе. На зеленом фоне посверкивали извилистые дорожки – работа слизней. Отгородив глаза ладонями, Уилл приник к стеклу.

Шторы были задернуты наполовину, пришлось переместиться к середине окна. Несколько секунд потребовалось на адаптацию к сумраку; затем Уилл стал различать предметы обстановки. Стул перед доисторическим телевизором, диван у стены напротив окна, на нем – скомканное, сбитое яркое покрывало.

Он уже опустил руки, собирался отвернуться и уйти, когда краем глаза уловил некое движение в комнате. Сердце екнуло. Уилл инстинктивно отшатнулся, в то время как взгляд его скользнул к черному провалу внутренней двери. Но человеческого силуэта, который, как Уиллу показалось, он видел секунду назад, уже не было.

К машине Уилл вернулся весь в мурашках от суеверного страха.

Джесс села на ступеньки. Ноги стали ватными, торс и руки оцепенели.

Снова он – смазливый, хорошо одетый парень с виноватой улыбкой, тот самый, что уже пытался разузнать про обитательницу дома номер четыре. Похоже, он не заметил Джесс – наверное, ей сыграл на руку какой-нибудь световой эффект. Но ведь парень может вернуться, и очень скоро.

Если он вообще ушел. Вдруг он сейчас изучает тропу, проложенную Джесс в бурьяне? Вдруг уже идет и в любую минуту может появиться у заднего крыльца? Джесс вскочила, взбежала по лестнице на второй этаж. Нагнувшись, проскользнула к окну спальни, стала смотреть вниз.

Вздохнула с облегчением. Машина парня – крутая, вроде спортивная и в то же время винтажная – была припаркована возле гаражей, на противоположной стороне улицы. Сам красавчик, вывернув шею на дом номер четыре, открывал дверцу. От порыва ветра темные волосы упали ему на лоб, он откинул их ладонью. Высоковат он для этой машины, наверное, ноги устают, подумала Джесс. Парень сложился на водительском сиденье, завел мотор. Джесс прислонилась к стене, закрыла глаза, дождалась, пока уймется сердце. Чувство облегчения сменилось разочарованием. Джесс почти жалела, что парень не заметил ее.

Впрочем, что удивляться? Джесс спустилась на первый этаж, надела пальто-тренч. Слишком долго она сидит взаперти, нужно что-нибудь сделать – работу поискать, например. Ей принц не светит, нужно самой выкручиваться. Вдобавок на столе у окна лежит письмо. Джесс взяла его и спрятала в карман.

Воздух был холодный и сырой, зато свежий. Улицы полнились людьми, шумели машины. На лесах, загородивших фасад магазина, перекрикивались строители. Мужчина в хорошем костюме, с огромным картонным стаканом кофе, увлеченный телефонным разговором, чуть не налетел на Джесс – она вовремя отскочила.

Вчера, когда она вышла в город, ей казалось, что все только на нее и смотрят, даром что были сумерки и конец рабочего дня. Люди в такое время думают лишь о том, как бы поскорее добраться домой и что купить на ужин. И вообще, здесь – Лондон, а в Лондоне не принято устанавливать визуальный контакт. И все-таки Джесс не могла отделаться от ощущения, что встречные пялятся на ее старомодное пальто и туфли не по размеру.

Сейчас, среди дня, все иначе. Взгляды скользят по Джесс, не задерживаясь, будто она прозрачная. Точно такой же эффект она произвела на симпатичного темноволосого парня. Никто не знает, кто такая Джесс. Никому нет до нее дела. Она среди чужих, а потому невидима.

1943 год

Альф Броутон завел свинью.

Рождество вышло унылое, продуктовая карточная удавка затягивалась все туже, пришлось забыть о традиционных маленьких радостях. Поэтому когда в баре «Альбиона» кто-то обмолвился – дескать, в Палмерс-Грин свинья принесла восемь поросят, – воображение Альфа мигом нарисовало картинку: блестящий от жира, румяный свиной окорок посреди стола, и всего лишь через год. Не дослушав длинный перечень возражений Ады, Альф переоборудовал угольный сарай под хлев и поместил туда крохотную, бархатно-розовую свинку по кличке Зефирка.

– Полоумный мне достался муж, – прокомментировала Ада, водрузив обширный бюст на сложенные по-наполеоновски руки. – Он муху не забьет, не то что свинью. Чует мое сердце, на будущее Рождество эта животина будет не на столе у нас благоухать, а за столом хрюкать, рядом с папочкой Альфом.