– Она такая славная, – пробормотала Стелла и плотнее запахнула пальто при виде того, как Зефирка тычется рылом в овощные очистки.

– Будем надеяться, что окорок у нее будет мягкий. Спасибо за вклад в откорм, душенька. Пойдемте, напою вас чаем. Холод-то какой!

Время было послеобеденное, и февральский день решил, что на сегодня можно прекратить борьбу за свет. Мир окрасился в грязно-серые тона вроде тех, что преобладают на жилетах преподобного Стоукса. Стелла понимала: от чая следует отказаться, чай нынче дорог, – однако не устояла перед соблазном. Ей предлагали не только попить горяченького, но и поговорить с приятным человеком. При преподобном Стоуксе, который занял место Чарлза, приходской дом перестал быть домом для Стеллы. Разбились ее мечты о собственном уютном жилище.

В кухне было тепло и душно, пахло мясом, над кастрюлькой поднимался густой пар.

– Баранья кость, – пояснила Ада, прикрыв дверь. – Мистер Фэйракр из-под прилавка достал. Супчик будет чуть наваристее, хотя я не обольщаюсь. Запах сулит куда больше, чем можно выжать от этого мосла. В общем, сдобрим талую водичку, как мой муж выражается.

– Это он моего супа не пробовал, – скисла Стелла.

Надо, ох надо быть поприветливее с мистером Фэйракром, не конфузиться так от его замечаний и шуточек. Но Стелла ничего не может с собой поделать: вспыхивает, еще когда формулирует просьбу в голове. С другой стороны, стоит ли стараться, если стряпает она теперь лишь на себя да на преподобного Стоукса? Тот непривередлив, уплетает все, что Стелла ему подает; ни жалоб от него не услышишь, ни похвалы не дождешься. Прожорливость преподобного пугала Стеллу. Можно подумать, он слыхом не слыхивал о продуктовых карточках!

– Не берите в голову, – утешала Ада, отмеривая драгоценные свежие чайные листики, чтобы присовокупить их к старой заварке. – Просто вам опыта недостает. Таким хитростям, знаете ли, по многу лет хозяйки учатся. Вот я, например: никакого Гитлера еще и в помине не было, когда я целое семейство в пять душ на несколько шиллингов в неделю кормила. Так что мне все эти уловки известны.

Расставляя чашки, Ада подозрительно взглянула на Стеллу.

– Ну-ка, признавайтесь, душенька: как вы питаетесь? Вид у вас, прямо скажем, будто вы недоедаете.

– Нынче все недоедают.

Ада оправила фартук на пышных бедрах.

– Это верно, да только кое у кого накопления про черный день имеются. А вы вдобавок инфлюэнцей переболели. Вам нужно сил набираться.

– Я здорова.

Стелла обхватила чашку озябшими ладонями. Инфлюэнца свалила ее перед самым Новым годом, первые несколько недель сорок третьего года она провела в постели, то в поту, то в ознобе, мучимая галлюцинациями, слишком реальными для бреда, слишком бредовыми для реальности. Выздоровление шло медленно.

– А с виду не скажешь. Как вас только ветром до сих пор не унесло!

Ада попала в самую точку: именно такие ощущения, насчет ветра, были у Стеллы. Еще ей казалось, что она становится прозрачной. И может вовсе исчезнуть. Весь мир – цветное кино, и только Стелла завязла в черно-белом, двухмерном варианте, замерла во времени невестой, слабоумно улыбающейся в объектив.

Пока она болела, обязанности, составлявшие суть ее жизни, исполнялись другими. Другие помогали в детских яслях, другие собирали посылки от Красного Креста, ходили за покупками и стряпали на преподобного Стоукса, а также стирали его вонючее белье. Выздоровев и попытавшись забрать бразды правления домом обратно, Стелла обнаружила, что чужие руки управляются с этими браздами куда эффективнее. Она задумалась о собственном предназначении. Раньше она полагала, что из нее выйдет отличная жена и хозяйка. Но ни дом, ни мужа Стелла удержать не смогла, это очевидно всякому. Что же ей остается?

– Все из-за погоды, наверное. И из-за войны. Новый год начался, а никаких признаков перелома. По-моему, война теперь навсегда.

Стелла с сожалением поставила чашку обратно на блюдце, вымучила улыбку.

– Что-то я разнюнилась. А ведь мне совсем не так уж плохо живется. По сравнению с другими.

– Я бы так не сказала, дорогуша. Конечно, многие и этого лишены, но ведь совсем нелегко проводить мужа на войну, едва медовый месяц кончился. Кстати, что пишет преподобный Торн? Может, он как-нибудь обмолвился об обстановке на фронте?

Стелла покачала головой. Чарлз, хотя адресовал письма жене, неизменно писал в таком стиле, что на конверте смело можно было делать пометку: «Для оглашения в приходе Святого Криспина». Стелла аккуратно отвечала раз или два в неделю – чаще просто не могла, ведь ничего достойного переложения на бумагу в ее жизни не происходило. Чарлз не реагировал на местные новости: «Скауты взялись собирать банки из-под пива „Спитфайр“… Марджори Уолш всю неделю готовила джем из ревеня и моркови и любезно подарила мне две баночки…» Понятно, Чарлзу на фронте не до этой чепухи, но без его комментариев переписка становится вроде монолога по неисправному телефону. Последнее письмо пришло три недели назад.

– Почта не справляется, только и всего. Не переживайте. Знаете, как бывает: месяц пусто, а потом сразу четыре письма. У меня так случилось с Гарри, он, кстати, служит в Северной Африке, как и преподобный Торн.

Ада взяла заварочный чайник, потрясла, налила им со Стеллой еще по чашке.

– Нет ничего противнее ожидания. Поэтому, дорогая миссис Торн, надо отвлекаться – ходить в кино, в парк, просто гулять. Чтобы голова отдыхала.

– Нэнси звала меня в субботу в оперный театр, но что-то настроения нет… – вздохнула Стелла. – Как представлю, сколько туда добираться, да еще в темноте.

Ада вскинула брови на такую высоту, что они исчезли под пестрым тюрбаном.

– Неужели в «Ковент-Гарден»? Вот не думала, что Нэнси Прайс – такая ценительница оперы.

– Нет, там сейчас танцевальный зал. Никаких опер. Нэнси ходит туда почти каждую субботу, с подружками из парикмахерской.

– Наверняка очень милое заведение. Но почему же вы сомневаетесь, душенька миссис Торн? Раз там нравится Нэнси, значит, и вам следует сходить, поглядеть, что да как. По крайней мере потом сможете рассказывать, что танцевали в Королевском оперном театре.

– Сначала придется приготовить чай преподобному Стоуксу, – вслух размышляла Стелла, механически дергая нитку на своем пальто. – А что бы сказал Чарлз?

Ада закатила глаза.

– Стоукс не помер с голоду, пока вы хворали. Наоборот, растолстел. Наверняка на вашем пайке, сатир козлоногий. Что касается викария… Его здесь нет, верно?

– То-то и оно. Что он подумает обо мне, если узнает, как я развлекаюсь, пока он рискует жизнью в пустыне?

Ада поднялась, поставила свою чашку в раковину. Поджала губы, словно борясь с искушением высказаться. Схватила губку для мытья посуды, энергично отжала, вытерла воду под сушилкой.

– Вот что я вам скажу, милочка Стелла. Где Северная Африка, а где мы с вами? Сейчас война, а на войне все по-другому. Правила меняются, хотим мы того или нет. Нужно выкручиваться. Выживать. Сам мистер Черчилль говорил, как важно присутствие духа в тылу. А что это значит в вашей ситуации? Это значит: наденьте нарядное платье, накрасьте губы и ступайте на танцы!