— Ну и зачем тебе эта неуклюжая баварская мудрость? — смеялся Виктор.

— Сама не знаю, но она мне очень нужна! — тоже смеясь, отвечала Жанна, прижимая к груди подаренную им дощечку с шишками. — А когда надоест, я ее кому-нибудь подарю!

Боже мой, как легко ему было тогда с Жанной! И в какую же фурию она превратилась, когда совершенно случайно открыла его измену! Ему и сейчас неприятно вспоминать слова, которые она сказала ему, выпроваживая его из дома. Да-да, он, конечно, заслужил все эти резкие слова, и Жанна оскорбляла его только потому, что любила его всем сердцем и ей было больно. Но ведь если бы она тогда не поспешила, сегодня его роман с Региной уже давно отцвел бы и увял сам собой и был бы забыт… И они могли бы сегодня, как той зимой, бродить по заснеженной Мариен- платц, пить глинтвейн и покупать смешные и ненужные сувенирчики… А почему бы и нет? Это идея! С этого он и начнет примирение, он так ей и скажет: «Давай вспомним наше прошлое: я приглашаю тебя на рождественский базар на Мариенплатц!». Бот только где взять деньги? Неудобно же привести ее на базар и предложить расплачиваться за глинтвейн и сосиски с пивом. Были бы у него деньги, он накупил бы ей целый ворох игрушек и говорил бы, вручая одну за другой: «Поиграй в них пока сама, а потом они достанутся нашему сыну!».

Сыну. Почему-то совершенно некстати вспомнился Ванечка, которому он так и не прислал ни одной германской игрушки. Сколько же ему теперь? Ох, страшно и вспомнить! Ну да ладно, только этих воспоминаний ему сейчас не хватало! Вот будут у него деньги, настоящие свободные деньги, он и начнет помогать брошенному в России сыну. Пора бы уже, если честно… Нет, сейчас он об этом думать не станет, всему свое время. Сейчас надо думать о том, как помириться с Жанной.

Так, выходит, это она прислала ему накануне католического Рождества этот мрачный подарок — погребальный венок? Ну что ж, это совершенно в ее духе, она любит символы и крайности, а он любит ее даже за ее мрачные фантазии. Так он Жанне и скажет. Прямо вот сейчас. Виктор приподнялся с кровати, потянулся за телефоном, быстро набрал номер. Жанна к телефону не подходила. Он ждал долго и хотел уже повесить трубку, как вдруг услышал на том конце провода долгожданный и любимый голос.

— Алло?

— Жанна, это я, Виктор. Мне надо с тобой увидеться…

— Нет.

— Но я прошу тебя!

— Нет.

— Я должен поговорить с тобой, Жанна.

— Все разговоры — через адвоката.

— Ты боишься говорить со мной?

— Боюсь? А впрочем, да, боюсь. Для меня это все равно что разговаривать с давно умершим человеком. Ты для меня умер, Виктор.

— И поэтому ты прислала мне венок?

— Какой еще венок? Не понимаю…

— Похоронный венок с надписью «Благодарю за любовь».

Жанна засмеялась и повесила трубку.

Все ясно — это она. Надо встать и для начала выбросить подальше этот злополучный подарок, а потом ехать к ней. Это даже хорошо, что он разобрался с венком: есть с чего начинать разговор, появился повод. А там — а там он поведет этот разговор в нужную ему сторону. Но сначала еще раз позвонить: денег у него хватит на билет только в одну сторону, потому что он должен по дороге выпить чашку нормального кофе, а не эту растворимую гадость — он с отвращением покосился на недопитую чашку.

Он позвонил, и на этот раз Жанна сразу же взяла трубку.

— Да, Виктор, я тебя слушаю!

О, так она ждала его звонка. Уже лучше…

— Жанна, мне очень-очень надо поговорить с тобой. Можно я все-таки приеду?

— Ну хорошо, приезжай. Только сразу, потому что мне скоро надо будет уйти из дома.

— Я еду.

Виктор подхватил венок и вышел из квартиры. В коридоре и на лестнице не было ни души, и он не стал оставлять здесь свою ношу, а прямо с венком зашел в лифт, спустился с ним на первый этаж и оставил его возле двери в подземный гараж: придут уборщики и вынесут его на помойку.

Он вышел на площадь у метро, но не стал спускаться, а зашел в кафе и взял чашку кофе с рогаликом, истратив пять из восьми оставшихся марок. Кофе был чуть-чуть вкуснее, чем тот, что он пил дома, а рогалик он только надкусил, но есть не стал, а, оглянувшись на официантку, завернул его в салфетку и сунул в карман. Сейчас он есть еще не мог, может быть, после…

Он спустился в метро, купил билет (теперь у него осталась последняя марка в кармане) и поехал на Энгельшалкингерштрассе — с двумя пересадками. Доехал, вышел из метро и побрел через падающий влажный снег к дому Жанны. Под ногами хлюпало, и его прохудившиеся еще осенью кроссовки через пять минут промокли насквозь.

Жанна была дома и ждала его.

— Ты чего так долго добирался? Я думала, ты возьмешь такси и сразу примчишься.

— У меня не было денег на такси, я на метро ехал.

— Бедняжка! Что ж твоя миллионерша тебя не обеспечила карманными деньгами на такси?

— Если ты о Регине, то у меня с ней все кончено.

— Да ну? Надо же, какая интересная новость. А она совсем недавно сказала мне, что разводится с мужем и переезжает к тебе в Мюнхен.

— Она так и собиралась сделать, но я удержал ее от этой ошибки.

— Значит, сначала ты бросил меня, а потом и ее… Что, третья появилась? К какому же берегу ты держишь путь на этот раз?

— К старому берегу.

— Уж не к Милочке ли ты решил вернуться? Ну и правильно. Я видела ее вчера в нашем храме. Но не опоздал ли ты? Знаешь, она очень изменилась, какая-то другая стала — похудела, похорошела… То ли больна, то ли влюблена. Впрочем, не мое дело, сам разберешься. А вот у тебя вид точно какой-то гриппозный.

— Простудился.

— Хочешь кофе? Раздевайся и проходи.

— Хочу, спасибо. Но при чем тут Милочка, не понимаю, ведь я к тебе пришел, насовсем…

— Ах ко мне, да еще и насовсем! Еще одна неожиданность… Э, снимай-ка ты свои кроссовки — наследил мне по всей прихожей, и давай сюда, я их на батарею поставлю, пусть подсохнут немного. Ну-ка, надевай вон тапки! Да не эти, вон те, синие, гостевые! А клетчатые не тронь!

— А не все равно, какие?

— Нет, не все равно. Сейчас хозяин этих тапок вернется и станет их искать. Неудобно будет, если он обнаружит их на лапах моего бывшего мужа.

— А где же… хозяин этих неприкосновенных тапочек?

— В парке бегает. Он у меня большой энтузиаст этого дела.

— Кто он?

— А почему тебя это интересует? Ну проходи же на кухню, тебе надо согреться! По-моему, ты в хлам простужен.

Они прошли на кухню, Жанна принялась готовить ему кофе, а он сидел и смотрел на свои ноги в синих «гостевых» домашних туфлях.

— Жанна, а я ведь решил вернуться к тебе…