сбрасывал нам информацию, предупреждал об облавах и прочих кознях властей. В общем, работал на нас.

— Собирайтесь, — велел он. — Я проведу. За околицей Евсей с телегой ждет.

Тетка закудахтала, обреченно глядя на груду вещей, которую необходимо забрать с собой. «Как же я что-то брошу! Все ж непосильным трудом нажито!» Ей вторила моя двоюродная сестра. Да уж, тут обоз нужен, а у нас всего лишь маленькая телега.

— Оставляйте все ненужное! — прикрикнул я с раздражением. — Жизнь дороже!

Главное — теплые вещи и еда. Остальное все ерунда, особенно разные милые сердцу сувенирные безделушки, без которых себя не представляют люди.

— Может, я с вами? — вдруг как-то обреченно спросил Микола. — Не сегодня завтра меня тоже в расход. Подозревают.

— С нами так с нами… Но учти, проверять в отряде тебя будут не по-детски. Если что — на березе вздернут.

— Да это и корове понятно, — усмехнулся он. — Нет у меня камня за пазухой. А германцев я ненавижу всей душой. Насмотрелся и на них. И на наших. Теперь только за оружие и в лес остается.

Как заправские мешочники, с баулами и коробами, мы достаточно удачно пробрались по ночному селу к Евсею с обещанной телегой. С перипетиями и конспирацией, наконец, оказались в партизанском лагере, в самых непроходимых болотах и лесах. Там, в землянках, оставшихся еще с Первой мировой, обустроилось вполне обжитое хозяйство. Помимо бойцов собралось много женщин с детьми, бежавших от отправки в Германию. Чем-то все это напоминало цыганский табор. И сильно радовала вырубленная в лесу полоса для посадки самолетов. Она свидетельствовала о связи с Большой землей, о том, что нас не забыли.

В этот момент я не жалел, что оставил свой дом в селе. Ведь настоящий мой дом сейчас здесь. Среди своих. Где я мог быть самим собой — идейным комсомольцем, несгибаемым борцом с фашистскими оккупантами.

Бывший уполномоченный НКВД, а теперь командир отряда Логачев принял меня в тесной землянке с закопченным низким бревенчатым потолком. Там был дощатый стол с картой. В углу — лежанка и пирамида с автоматами.

Был он усталый. Выслушав меня, согласился:

— Правильно ушел.

— Готов за оружие и в бой. Хоть сейчас.

— Рановато тебе в бой. Ты в других делах поднаторел. Сможешь и дальше связным шастать?

— Опаснее стало. Теперь я на нелегальном положении.

— И все же?

Прикинул я свои возможности и кивнул:

— Смогу. Особенно если с аусвайсами поможете.

— Поможем. А еще в разведке в лесу примешь участие. Скучать не придется.

Я погрустнел. Мне хотелось простоты и прямолинейности: вот проклятый враг, вон магазин в ППШ, я стреляю, в меня стреляют. В упрощении жизни есть своя прелесть, а мне судьба подкидывала все больше сложностей: таиться, менять маски.

— Не горюй, Ваня, — уловил мое настроение командир. — Еще настреляешься. А у нас есть сейчас дела поважнее. Район около Больших Озер хорошо знаешь?

— Приходилось бывать.

— Ну тогда…

В общем, пошла у меня разведывательная работа…

Глава четвертая

Тела лежали на опушке. Зверски изуродованные. Уже закоченевшие. Покрытые первым ноябрьским снегом, пушистым и неестественно чистым в страшное время пожарищ до небес и стального лязга железа.

— Ну вот и нашли братишек, — прохрипел сдавленно командир нашей группы.

— Уверен? — спросил я.

— Знаю. Это они.

Это парашютисты с Большой земли — их мы должны были встретить в данном квадрате и вывести к объекту, который они укажут. Пятеро человек. Хорошо вооруженные, опытные. И теперь мертвые.

Как я понял, группа сумела после выброски собраться воедино и двинуться в точку рандеву. Напоролась на засаду. Как бились наши соратники, дорого ли продали свою жизнь? Неизвестно.

— Кто ж их положил так умело? — покачал я головой. — Немцы?

— Да какие там немцы! — встрял в разговор бывший полицай, а ныне красный партизан Микола.

Он успешно прошел все проверки, теперь воевал честно, чаще плечом к плечу со мной. Вот только был у него заскок — не упускал случая пустить пулю в лоб своему бывшему сотоварищу-полицаю, которых ненавидел больше «фрицев».

— А кто? — покосился на него старший.

— Бандиты-националисты.

Его правда. От немцев можно ожидать всякого, но не такого. Трупы были раздеты, включая исподнее. Забрали с них все, даже зубные коронки вырвали. Стандартный почерк жадных и не знающих никакого чура украинских националистов.

— Время придет, сочтемся. За все, — угрожающе произнес старший. — Уходим. Делать тут больше нечего.

Это был далеко не первый раз, когда мы сталкивались с националистами. Портили они нам кровь порой даже больше, чем немцы. Притом если немцы воспринимались как совершенно чуждая, сверхрациональная и непостижимая сила, то эти были свои, во всей их подлости, злобе и коварстве. А со своих спрос строже.

Начали проявлять они свою звериную сущность с первых дней немецкого вторжения. Моментально все их подпольные структуры и им сочувствующие сбились в стаи, выкопали оружие из схронов и принялись бить в спину отступающей Красной армии.

Попалась мне как-то местная гнусная газетенка еще от июля прошлого года, где с придыханием описывались подвиги «захисников Украины».

«Под натиском непобедимой германской армии советские войска, отступая, приближались к окраинам нашего города. Для того чтобы парализовать отступление большевиков и нанести им в спину решающий удар, 2‐го июля комендант партизан «Степ» выступил со своей боевкой в составе 200 человек, которые оцепили лес.

Они нападали на небольшие подразделения красных, разоружали их и, используя захваченное оружие, атаковали кавалерийскую часть. Уничтожали телефонные провода, в результате местные большевистские власти вынуждены были немедленно эвакуироваться.

Рано утром 5‐го июля остатки большевистской кавалерии отступили. А отряды партизан с возгласами «Слава Украине» вошли в город».

Уверенная немецкая рука будто стаю бешеных псов выпустила из псарни. И эти националистические бандиты радостно бросились грызть горло всем, до кого дотянутся, ведомые призывом своих предводителей «Наша власть должна быть страшной».

Уже 1 июля 1941 года Организацией Украинских националистов был издан приказ «О введении коллективной ответственности (семейной и национальной) за измену матери Украине». Всех сочувствующих Красной армии приказывалось уничтожать, включая женщин и детей. Украинкам рекомендовалось после гостеприимной встречи обваривать красноармейцев кипятком, выжигать глаза и сдавать националистам. Особенно страшная участь ожидала членов семей красноармейцев из местных украинцев: им выкалывали глаза, отрезали уши, носы, душили колючей проволокой, разбивали головы камнями, новорожденных детей топили. Девушек, встречавшихся с «восточниками», стригли, сажали на бутылки, вешали за косы и убивали. «Мы организованный народ. И наша борьба святая!»

Они выявляли оказавшихся в окружении красноармейцев, зверски убивали их или сдавали немцам. Притом если немец еще мог сказать «воевать не будешь, дом нашел, работай, солдат», то