ВОСТОЧНЫЕ НЕМЦЫ ТОСКУЮТ ПО ПРЕИМУЩЕСТВАМ СОЦИАЛИЗМА

Каждый четвертый житель Восточной Германии высказывается завосстановление… Берлинской стены.

Об этом, со ссылкой на опрос, проведенный одной изсоциологических служб, сообщило Саарское радио. По словам экспертов, 95процентов восточных немцев считают, что в бывшей ГДР «были и хорошие стороны, аименно — право на труд, лучшая система социального обеспечения и невысокийуровень преступности».

Агентство Рейтер

Вечером того же дня они доехали до Ганновера, остановившисьв двух соседних номерах отеля.

Ужинали вдвоем на террасе. Мария надела темное платье исняла наконец свои черные очки; Дронго впервые с удивлением заметил, как онахорошо выглядит. Мария, перехватив его взгляд, усмехнулась, не выдавая своегоудовольствия.

— Вы хорошо смотритесь, — немного растерянно проговорилДронго.

— Благодарю. — Мария прошла к столу. Он сел напротив.

— Я и забыла уже, когда надевала это платье, — честнопризналась она. — Вожу его с собой для работы. Иногда приходится появлятьсявечером на приемах.

Дронго вспомнил о ее работе и с отвращением подумал, что иэтот наряд служит ей для выполнения очередных заданий. Он углубился в изучениеменю. Мария свою карту не тронула.

После того как официант, приняв заказ, удалился, Дронгопроверил скэллер и обратился к Марии:

— Вы передадите завтра сообщение о нашей встрече с ЭдитЛиберман?

— Связной будет ждать в двенадцать часов, — кивнула она. —Сообщение у меня уже готово. Думаю, что немцы получат информацию через день.

— Мужественная женщина эта Эдит, — словно раздумывая,произнес Дронго. — Всю оставшуюся жизнь она будет под наблюдением. Даже длямужчин это тяжело, а представьте, каково ей.

Мария посмотрела на него, ничего не ответив.

— Если все пройдет нормально, я выеду в Брюссель через двадня, — напомнил Дронго.

Официант принес заказ, бесшумно расставляя все на столе.

— У нас серьезные разговоры всегда в ресторанах, —улыбнулась женщина, тряхнув головой.

— Просто я люблю вкусно поесть. Ваше здоровье… Как выдумаете, она справится? — спросил он.

— Конечно, справится. Ей только пятьдесят три года. А онасидит одна дома. От такой жизни можно сойти с ума. Это просто подарок для нее,— серьезно ответила Мария.

Он сосредоточенно жевал. Кажется, впервые он начал понимать,что движет самой Марией в ее работе.

— Вы тоже? — наконец спросил Дронго.

— Не поняла, — хмуро сказала Мария.

— Вами тоже движет чувство одиночества? Простите, можете неотвечать, если вам не хочется.

— Хочется. — Она взяла бокал. — Ваше здоровье, Дронго, —сделала глоток. — Да, я тоже боюсь одиночества, — призналась Мария.

«Десять лет, — вспомнил он. — В восемьдесят втором убили еемужа».

— Почему вы не вышли замуж? Вам тогда было двадцать четырегода.

— Мне было тогда очень больно, — чуть помедлив, ответилаМария, — я не могла просто нормально мыслить. После смерти мужа эта кроваваямясорубка меня доконала. Я ведь работала в штабе военной разведки. А потомстала снайпером. Через два года меня направили в школу КГБ, потом моя работа вуправлении «К». Вы были правы, я действительно больше ничего не чувствую. Всечувства постепенно атрофировались.

Она достала сигареты, щелкая зажигалкой. К ним подскочилофициант.

— Здесь нельзя курить, миссис, — быстро проговорил онпо-английски.

— Оставьте, — попросил Дронго, доставая сто марок. — Вотштраф за ее курение. Вы же видите состояние женщины.

Официант денег не взял.

— Простите, мистер, — виновато пробормотал он, отходя отних.

— Мои вопросы вас расстроили, извините меня.

— Нет, при чем тут вы? — Мария махнула рукой, не переставаядымить. — Просто вы были правы сегодня утром. Я все понимаю. Но остановитьсяуже невозможно.

— Если бы во время нашей встречи с Либерман к ней заглянулаконтрразведка, вы правда стреляли бы в меня?

— Да, — сразу ответила Мария, — безусловно. У вас не было быв таком случае ни одного и шанса спастись.

— Спасибо за откровенность. Значит, вы все-таки имеетеинструкции на этот счет.

— Только ради спасения операции. А вообще я должна охранятьвас.

— Своеобразная защита, вы не находите?

— Не знаю. Это меня не интересует. Официант принес мясо сгарниром.

— В разных странах мира, кажется, в Австрии и в Дании, ямного слышал об убийце-женщине по кличке Кобра. Я представлял вас постарше.

— Я вас тоже. Сколько вам лет на самом деле?

— Почти тридцать пять.

— А выглядите намного старше, значит, мы примерно одноговозраста. Так что ваши предположения были верными.

— Нет, — возразил Дронго, — я думал, что вам лет шестьдесят.В 1986 году в Нью-Йорке в меня стреляла профессиональная убийца Луиза Шарнер.Ей тогда было сорок пять. Видимо, убийство — профессия женщин средних лет. Ябыл тяжело ранен.

— Ее нашли?

— Разумеется, нет.

— Я слышала об этом, но не знала подробностей. Вы тогдапроводили операцию по обеспечению безопасности глав государств на сессии ООН.

— Верно. Но это все в прошлом. Я долго болел, почти три годане работал. И наконец осенью девяносто первого получил очередное задание —отправиться в Австрию.

Женщина достала вторую сигарету. Официант, смирившийся сподобным нарушением, больше не подходил. Для аккуратного немца должно былослучиться нечто исключительное, чтобы посетители осмелились нарушить строгиеправила ресторана. Поэтому он благоразумно молчал.

— Там я встретился с женщиной. С любимой женщиной, которуюждал несколько лет. Кроме нее, у меня там находилось двое связных, один из нихбыл моим близким другом. Рассказывать дальше?

Она молча кивнула.

— Выяснилось, что меня послали для подставки. Тогда в Венешла крупная игра трех разведок — советской, американской и МОССАДа. Моего другаубили наши, другого связного — израильтяне. Женщину — сами американцы.Интересная комбинация, правда? — горько спросил он.

Она смотрела ему в глаза. Рот был плотно сжат, и теперьвидны стали упрямые складки, начинавшиеся от подбородка.