переиграла не одну дюжину ролей, потому что каждый спектакль редко ставили дважды. Послабление от работы сделали лишь в дни траура и в Великий пост. Но время, отведённое на покаяние, управляющий театром употреблял на муштру и разучивание новых пьес. Особенно много постановок пришлось на Рождество и Пасху. Нынче Петровки — День святых апостолов Петра и Павла. С утра актёров водили в домовую церковь, а потом загнали на репетицию, чтоб ввечеру разыграть новую комедию.

Хотя репетиции изматывали до крови из носа, сами лицедейства Наташе нравились, потому что после успеха (а успех был почти всегда) актёров досыта кормили и отправляли отдыхать по комнатам. Она почти смирилась со своей жизнью, когда внезапно обнаружила назойливое внимание молодого князя Щепкина-Разуваева.

Недавно князь бросил ей на сцену букет с бриллиантовым перстнем. Подарки от зрителей актрисам дозволялось оставлять себе, но Наташа отдала перстень Яхонтову.

Улыбка танцмейстера растеклась по лицу с гладко выбритым подбородком, и он несколько раз довольно пробормотал:

— Давно бы так!

На следующей репетиции его плётка проходилась по спинам других девушек, из чего Наташа сделала вывод, что перстень принёс ей несомненную пользу, от которой она с радостью отказалась бы. Лучше быть битой, чем превратиться в игрушку для князя, потому как это самая настоящая смерть.

Отводя глаза, чтобы не встретиться взглядом с князем, она через силу твердила роль, а в голове билась одна мысль: хоть бы он ушёл или стал смотреть на другую девушку, вон, хоть на Минерву. Минерва сама говорила, что не против заиметь богатого покровителя. Да и с виду она хороша: высокая, крепкая, круглолицая — кровь с молоком.

Тревожным взором Наташа ловила каждое движение князя, поднимал ли он бровь или капризно изгибал губы, чтобы взять с подноса у лакея бокал вина. Распевая куплеты, она подмечала, как он наклоняется к уху графини По-рецкой, и угадывала, что они говорят про неё.

Во время сценки у ложа мнимого больного Цирцея указала глазами на Щепкина-Разуваева и графиню:

— Смотри, Флорка, они о чём-то сговорились. — Наверное, она побледнела, потому что Цирцея крепко сжала ей локоть: — Да ты не пугайся раньше времени. Что ни делается, всё к лучшему. Будешь барской барыней, в шелках да в бархате. А натешится князь — выдаст тебя замуж. Обычное дело.

На Наташиных ресницах закипели слёзы. Замуж она хотела не по барскому велению, а с милым дружком, которого здесь не было и быть не могло.

Страх немного отпустил, когда графиня с князем сразу после спектакля встали и ушли в бильярдную. Неужели на этот раз пронесла нелёгкая?

Наутро управляющий известил Наташу, что графиня Порецкая проиграла её князю в бильярд и надобно собираться, потому что за ней будет послан экипаж с провожатым.

* * *

— Стой, куда? Сумасшедшая девка! Догоним — убьём! — в два голоса орали кучер и коротконогий лакей в жёлтом камзоле, которых прислал за ней князь.

«Пускай себе надрываются, быстрее закончатся силы. Я танцорка и в горелки вперёд всех бегала, им меня нипочём не изловить», — не приостанавливая бег, думала Наташа.

Она всё рассчитала точно, и когда повозка сделала поворот у берёзовой рощицы, выскочила наружу и стремглав понеслась прочь. Ветки деревьев хлестали по лицу, раздирая волосы. Пусть в болото, пусть в омут, пусть медведь задерёт, только не в руки князя.

«Живой не дамся», — решила она сразу же после того, как управляющий приказал ей идти на выход. Пока собиралась и целовала на прощание Цирцею с заплаканными глазами, намерение убежать стало обрастать плотью и напитываться замыслами. О беглых мужиках она частенько слышала, но чтобы девка, да ещё актёрка?! Её половина местных дворян в лицо знает! У родителей не спрячешься — там сразу поймают, да ещё всех стариков в деревне изувечат[27].

Оставалось подаваться в Санкт-Петербург. Город большой, кипит народом, среди толпы легко затеряться. Да и прокормиться легче — хоть кто-нибудь кинет корку хлеба.

«Только бы собак по следу не пустили», — с неистовой скоростью прокручивалось в голове. Чтобы передохнуть, она на миг оперлась ладонями о колени, попутно глянув назад на преследователей, которые безнадёжно отстали. «Им ведь тоже, поди, не поздоровится, — неприятно толкнуло в груди. — Как пить дать накажут за моё бегство. Простят ли они меня когда? Не по-людски я с ними поступаю. — Она облизала пересохшие губы. — «Господи, подскажи, как поступить? Подай знак!»

И словно в ответ на её мольбу позади раздался звериный рык лакея:

— Зараза! Если не сдашься по-хорошему, то скажу барину, чтобы собакам тебя скормил!

Наташа перекинула ногу через поваленное дерево, змейкой соскользнула в овраг и увидела впереди блестящую ленту реки с крутым спуском.

Теперь точно не поймают, особенно если удастся переправиться на другой берег. Добраться бы ещё до Петербурга да сообразить, в какую сторону двигаться. Спасибо, что сейчас лето — деревенскую девушку лес и прокормит, и укроет.

К Петербургу Наташа прибрела вместе с осенью. Вода в реках была ой как холодна. Но всё же она нашла в себе мужество вымыть косы и постирать одежонку. Платье, в котором сбежала, она выменяла у какой-то старухи на домотканую сорочку и истрёпанный сарафан, некогда вышитый по подолу «гусиной лапкой».

По дороге сперва прибилась к трём странницам-монахиням и некоторое время брела вместе с ними. Монахини попались въедливые, а на исходе третьего дня старшая, мать Феофила, спросила с хитрецой:

— Признавайся, как на духу, небось ты беглая?

Пришлось на первом же перекрёстке свернуть от них в сторону.

Потом, на счастье, её подхватила артель шерстобитов, что шли обустраиваться в Санкт-Петербург вместе с жёнками. Артельным старшиной оказался седой дедок, похожий на гриб-боровик. Ростом мал, а руки, что рачьи клещи — схватят, не отпустят.

Он с одного взгляда раскумекал, что она беглая, но промолчал. Пожевал губами, глянул зорко, а опосля изрёк:

— Ты вот что, Наташка, от меня не отходи ни на шаг, чтобы наших баб не злить да мужиков не раззадоривать. А буде кто посторонний про тебя спросит, говори, что дочка.

Видать, сам из беглых, раз приветил, а может, она и вправду с его дочкой лицом схожа. За неделю, что шла с шерстобитами, маленько отъелась на артельных харчах. Из глаз исчезла смертельная обречённость, расправились плечи. Ужель не оставила её Богородица Своим попечением? Видать, так и нужно, чтоб она по своей судьбе шла не прямым трактом, а извилистыми тропками с топями и островками суши.

Артельщики и провели её в град Петров через все рогатки, где беспаспортных ловили и отправляли в остроги.