— Не волнуйся, Кэсси. Тебе не нужно ничего делать.

Она вскинула голову, встречая его пылающий взгляд. Никогда еще он не выглядел таким неистовым, неудержимым.

— Я хочу тебя, но под моей защитой ты в безопасности. Даже от меня! — Он снова криво улыбнулся, но Кэсси была готова поклясться, что за маской скрывалась боль.

Кэсси открыла было рот, чтобы рассказать ему о том, что все последние дни она медленно сходила по нему с ума, что она хотела быть с ним. Но врожденная осторожность помешала, и она покачала головой. Они даже не целовались, почти не говорили, а она уже была на пределе. Сила ее желания страшила ее. С возрастом она стала презирать образ жизни своей матери, жестокосердной, суровой женщины, несмотря на весь внешний лоск. Презирать мужчин, которые использовали ее мать для того, чтобы потешить свое самомнение и сексуальный аппетит. Это чувство повлияло на все отношения Кэсси с противоположным полом, и она никогда уже не была прежней. Но теперь она разрывалась между волнением и страхом. Может, все дело в их вынужденной близости? А вдруг у нее что-то вроде стокгольмского синдрома — опасность и изоляция заставили ее влюбиться не в похитителя, а в нежданного спасителя?

Как ей убедиться в реальности своих чувств?

Она осмелилась коснуться его руки. Она была сжата в кулак с такой силой, что костяшки побелели.

— Не трогай меня, Кэсси, — резко сказал он, и она отдернула руку. — Это уже испытание силы воли. Так мне еще труднее держать свое слово.

У Амира был такой прохладный тон, что она чуть не поддалась искушению усомниться в нем. Чуть не решила, что он просто играет с ней, притворяется, что хочет. Но, коснувшись его, она ощутила дрожь, прошедшую сквозь него, словно невидимый импульс.

Амир желал ее. И Кэсси хотела его!

Тем не менее, конечно, было бы глупо поддаться опасному порыву, независимо от того, как силен он или как заманчив.

— Кассандра, ты талантливая шахматистка.

Лицо Кэсси просияло. Потом она поспешно отвернулась, словно устыдилась того, что ей понравился комплимент. Ее прелестные черты ласково освещал огонь в жаровне. Кэсси становилась еще ярче, еще привлекательнее с каждым часом. Как будто в ней горел костер, придавая ей сияние, привлекая его, как мотылька на пламя.

И как ему противостоять этой жгучей тяге?

Это должно быть просто. Он сказал ей о своем желании, но она не ответила взаимностью. После похищения она стала уязвимой. Стоило ли удивляться, что она не заинтересована в мимолетном романе? Он не должен показывать свои чувства. Тем не менее ее откровения вывели его из равновесия. Рассказ о ее безразличной семье и уязвимость, затаившаяся за бравадой, глубоко затронули его.

Амир вырос в отдалении от всех, в частности от родственников. Он добровольно пошел на эту изоляцию, влекомый потребностью доказать самому себе, что сможет стать успешным и самодостаточным человеком. Времени на сожаления у него не было. Эмоций он избегал. И все же история Кэсси произвела на него впечатление. Ему хотелось отомстить за несчастное детство одинокой девочки. Хотелось утешить ее.

Словно он мог ее утешить! Ублажить — да, проще простого. Но он чувствовал, что Кэсси нуждалась в чем-то большем.

— Раньше я часто играла в шахматы.

— Оно и видно.

Она выдвинула ладью на новую клетку.

— Но я немного подзабыла, как играть, — призналась Кэсси, когда он захватил ее коня.

— Шах, — сказал Амир, и она задумчиво прикусила губу.

Он сжал пальцы на захваченной фигуре. Еще три дня, и они уедут отсюда. Еще три дня, и он предоставит Кэсси время и пространство, а потом она в конце концов сдастся.

Впервые Амир осознал, что замены для Кэсси не будет. Она, и только она. Никакая другая женщина не привлекала его. Только Кэсси стояла перед его мысленным взором, когда он закрывал глаза. Она становилась навязчивой идеей.

— Кто научил тебя играть?

Она подняла глаза, и он тут же затерялся в фиалковых глубинах.

— Учитель в школе. Тот же, кто научил меня дебатам и актерскому мастерству.

— У тебя было много занятий.

Она поджала губы, рассеянно играя одной из фигур на своей стороне доски.

— Я постоянно пропадала после уроков во всевозможных секциях. Я посещала все: от бадминтона до стрельбы из лука, ведение домашнего хозяйства, французский, труд, а потом даже кружок юного механика. Я даже научилась играть на пианино и саксофоне, но скрипку пришлось бросить.

— Человек высоких устремлений. — Амир отлично ее понимал.

Снова и снова ему давали новые задания, будучи уверенными, что он потерпит неудачу. Он заставил себя освоить все нужные навыки, чтобы преуспеть, особое внимание уделяя традиционному военному искусству тарахарского воина. Его дядя и его окружение были уверены, что Амир не сможет занять место среди них. Их презрение сподвигло его доказать, как они ошибались.

Кэсси покачала головой:

— Я предпочла бы играть в игру или читать книги, но у меня не было выбора. Внеклассные занятия держали меня вдали от дома. Мать предпочитала не натыкаться на меня дома.

Она говорила об этом как о чем-то обыденном, не прося сочувствия, и все же Амир проникся.

— Как насчет тебя? В шахматы тебя научил играть отец?

— Нет. — Ответ получился отрывистым, и она поняла на него глаза. — Меня научил дворцовый слуга.

— В самом деле? Старый дворецкий, наверное?

— Что-то вроде этого. Мой дядя был в ужасе, что я не знал основ игры, когда я приехал в Тарахар. Он приказал одному из слуг меня научить.

— Так ты родился не в Тарахаре? Как ты стал шейхом? — Кэсси склонила голову над доской.

— Совет старейшин выбрал меня в качестве наиболее подходящего лидера из всей королевской семьи, — насмешливо улыбнулся Амир.

Как кардинально все изменилось. Раньше они даже взгляда бы его не удостоили, а спустя несколько лет вверили в его распоряжение целую страну. Его губы растянулись в горькой усмешке.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросила Кэсси.

— Ничего. Дело в том, что, когда я приехал в Тарахар, я представлял собой малозначащую фигуру на политической доске. Я был бы последним кандидатом в правители.

— Почему? Что ты такого сделал? — Она немного подвинулась, и Амир уловил теплый аромат ее кожи, свежий и соблазнительный.

— Ровно ничего. Мне было всего одиннадцать.

Он увидел, как сошлись на переносице ее аккуратные брови, и едва удержался от того, чтобы протянуть руку и погладить их.

— Я не понимаю.

Очевидно, Кэсси не читала светскую хронику. Или, возможно, эти новости были такими старыми, что пресса даже не потрудилась откапывать новые детали. Прошло уже много лет с тех пор, как он читал в газетах то, что напечатали про него.