Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После суда Алексей Старицкий с ребенком исчезли. По слухам, уехали в деревню Сиднев, где у него было имение. Городской дом продали, заводы передали под управление брату Денису. Мебель, картины из художественной галереи, коллекции монет были проданы с аукциона. Почти все приобрел негоциант, нувориш, разбогатевший на военных поставках. Как же его? – Старик замолчал, уставившись в пространство. – Все в моей книге… Не вспомнить, забывать стал. Особенно имена. Ну да ладно, ничего не поделаешь. Он же выкупил здание галереи, где перед самой войной устроил магазин дамской одежды под названием… э-э-э… «Модный пассаж». В витрине его танцевали обезьянка в красном платье и карлик в костюме шута и сидела цыганка с картами. Там толпы стояли, рассматривая механические игрушки. Газеты печатали фотографии, я их видел, когда разбирал запасники музея. Уже тогда одна труха была, все отсырело, разлезалось в руках. А сейчас и того, поди… – Он махнул рукой и замолчал. – Помню, записывал рассказы людей, которые видели своими глазами, очевидцев. Уже никого нет. Так проходит слава земная, молодые люди. На смену аристократам приходят парвеню и выскочки. А я последний, кто знает и помнит. Но кому это теперь нужно?
– А что случилось со Старицким? – спросил Алик.
– Его больше никто не видел. Он безвылазно сидел в деревне, воспитывал сына. Говорили, очень сдал, постарел, стал бирюком и никого не принимал. А еще говорили, что он спятил, никого не узнает, совсем плохой, а мальчика забрал брат Денис и пристроил в какой-то пансионат с глаз долой. И еще говорили, что в его кабинете висит портрет Каролины, его последней любови. Тот самый, из галереи. Он настоял, чтобы ее похоронили в семейной усыпальнице Старицких на кладбище в Бобровниках. К вашему сведению, это самое старое городское кладбище, с памятниками известных скульпторов, фамильными часовнями и усыпальницами. Его открыли в… – Он запнулся и замолчал, вспоминая. – В тысяча шестьсот семьдесят пятом году. Вы, молодежь, должно быть, уже и не знаете, его закрыли еще до войны. Сейчас, поди, и вовсе снесли да застроили, а памятники растащили на фундамент. Вот и получается, что люди живут на костях и понятия про то не имеют. Сам же Старицкий похоронен на погосте в Сидневе. Его брат Денис погиб в Гражданскую войну, что стало с сыновьями, Петром и Павлом, не знаю. Когда я писал книгу об истории города, посвятил кладбищу в Бобровниках целую главу. Помню, несколько дней лазил там с фотоаппаратом, открыл уголки, куда сотню лет, а то и больше, не ступала нога человека, все заросло крапивой и терном. Помню прекрасно усыпальницу Старицких – часовню с куполом и колоннами, а внутри – фрески святых. От центральной аллеи направо, купол виден издалека. Старицкий настоял, чтобы Каролина была похоронена именно там. Это было последнее захоронение в усыпальнице. Он сам, как я уже упомянул, похоронен в Сидневе. Вскоре началась Первая мировая, потом революция и Гражданская, всех раскидало, и бог весть, где их могилы. Я встречался с людьми, которые помнили Старицких, расспрашивал, записывал…
Старик закрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Прошла минута, другая. Старик молчал и, казалось, перестал дышать. Алик и Шибаев снова переглянулись.
– Больше ста лет забвения, и вдруг гражданин Германии просит разыскать родных. Германии! – Матвей Юрьевич открыл глаза и погрозил кому-то пальцем. – Нам наплевать, а гражданин Германии озаботился. – Он снова замолчал. – Никогда не доверял немцам, – сказал после паузы.
– А сын Каролины? Как его звали? – спросил Алик.
– Сын Каролины… – Старик пожевал бледными губами. – Его звали Иван, в честь деда.
– Вы сказали, Денис отдал его в какой-то пансион, а дальше?
– Дальше?
– Он выжил?
– Иван выжил. Лет сорок назад учительница истории из сидневской средней школы попросила проконсультировать ее по вопросам краеведения, они собирались открыть у себя что-то вроде музея. Приятная женщина, неглупая, увлеченная. У нее в школе работал исторический кружок, они даже копали вместе с археологами. Они там каждое лето работают – на древнем городище. Раньше, сейчас не знаю. Времена меняются, интересы другие. Нам плевать, а немцы, вишь, озаботились. Ее зовут Мария Ивановна Новик. Я даже бывал у нее в гостях несколько раз. Дельная женщина, организатор, детишки за ней толпой ходили. Я им советы давал, как проводить опрос стариков, как определить возраст черепков, как обработать материалы из раскопов. Когда мы познакомились поближе, она рассказала о себе. Ее отец был здесь же директором школы, приохотил ее к истории. Иван Алексеевич Новик…
Он замолчал и посмотрел на них, хитро прищурясь.
– Иван Алексеевич? Сын Старицкого? – сообразил Алик.
– Угадали, молодой человек. Фамилию ему дали в детской трудовой колонии, куда он попал с улицы. Свою настоящую фамилию он назвать побоялся, сказал, что не помнит. Выжил, выучился. Воевал на фронте, награжден орденами. После войны вернулся в Сиднев, женился на местной фельдшерице и прожил там до самой смерти. Умер он в конце шестидесятых. Мария Ивановна – его дочь, последняя Старицкая. Замужем на тот момент не была, детей своих не имела. Можно свести ее с вашим немцем, все-таки родственники…
– Дедушка, ты что, заговорил? – услышали они громкий