городе и становиться на ноги – воспитатели сообщили, что он спал, свернувшись клубочком на кровати – и замяукал, требуя, чтобы его отвезли домой. Навалились подозрения, что сын собирается проведать свою новую приятельницу. И винить его было невозможно. Соседка. Котенок. Как запретить здороваться?

Сворачивая в переулок, Илларион заметил автомобили на парковке возле кафетерия и обеспокоился. Огромный черный джип, белая машина с мигалками, гербом, голубой полосой на боку и надписью «Городской отдел полиции».

«Неужели ограбили? Или драку кто-то устроил? – удивился он, паркуя машину рядом с джипом. – Надо заглянуть, полюбопытствовать. Если все спокойно – просто кофе выпить. И удержать Брайко вдали от соседского забора – хотя бы на полчаса».

Дверь открылась легко. В зале, за столиком, сидели два волка, занимавшие чуть ли не треть помещения. Знакомый полковник помахал им рукой и сказал мордатому детине в мятой военной форме:

– Сейчас меня будут бить. Братислав строгий, он волкам спуску не дает.

Илларион поздоровался и уставился на странного изящного щенка, выбравшегося из-под столика. Брайко уселся на хвост и растерянно мяукнул. Щенок насторожил огромные уши, сделал шаг – лапы были хрупкими и тонкими – и принюхался.

– Светланочка, не бойся! – приободрил детина. – Папа тебя в обиду не даст. Если хочешь – подойди, познакомься.

Бежевое создание с черной накидкой на спине смерило Иллариона и Брайко тоскливым взглядом, в котором читалось: «Конечно. Тебе, папа, легко говорить: "Подойди". Ты вон какой здоровый. А меня любой обидеть может, пока ты на помощь добежишь».

Брайко посмотрел на волков, на Светланочку, и опасливо попятился.

– Снежка, еще кофе, – попросил детина. – Засыпаю после смены. Привет, рысь. Меня зовут Гвидон.

Глава 4. Альма. Развод и переезд

Благодарность Марианне и Виктушу невозможно было измерить ни деньгами, ни словами. Альма неделю отсиживалась в маленьком доме на их участке, отказываясь заходить в большой, и забирая еду, которую ей заботливо приносили. Потом, когда напряжение отпустило, она решилась и принесла Здравку на кухню, предварительно превратившись для разговора. Марианна тут же накормила ее пирогом-«калиткой», положила Здравке порцию творога и заперла в комнате сына – веселого рысенка, разразившегося обиженным мяуканьем. Альме стало стыдно – не хотелось, чтобы они были причиной чьего-либо заточения. Она собралась с духом и попросила:

– Открой дверь. Надо когда-то начинать. Она же не знает, что бывают другие дети.

Марианна ее обняла и долго гладила по отросшим волосам. Альма не отстранялась – прикосновения не напрягали. От рыси веяло домашним теплом и добротой.

Здравка при виде маленького Нильса оцепенела, долго не могла понять, что надо делать – «бежать или драться?» – в итоге смирилась, позволила себя обнюхать и утащить из плошки крошку творога. Взамен Нильс подарил Здравке кусочек вареной курицы, и Альму это развеселило. Она знала, что у рысей принято делиться едой из тарелок, выражая приязнь, но мелкий альфа с куском куриной грудки в зубах выглядел так забавно, что невозможно было удержаться от смеха.

О делах заговорили уже вечером, когда Виктуш приехал со службы. Альма рассказала о жизни на заимке, вызвав яростный вой Марианны.

– Я сразу заподозрила неладное. Стукнулась туда и сюда – получила отказы. Полиция ничего сделать не могла, я не родственница, заявление не принимали. И, вроде как, не о чем заявление принимать. Ты – совершеннолетняя. В ЗАГС пошла сама, подпись поставила без видимого принуждения. Попытались через начальника Виктуша хоть что-нибудь продавить. Тот отдал распоряжение о расследовании. Опросили участников посиделок у тебя на работе, двое или трое сказали, что ты на вопрос о браке ответила: «Все в воле Линши, не всегда мы выбираем и решаем, иногда решают за нас». Эти слова истолковали, как предварительную договоренность о свадьбе. Некоторые подумали, что ты была понурой, потому что знала – это последний свободный день рождения, завтра отец привезет сговоренного жениха.

– Я не помню, что говорила.

– Уже неважно. После очередной просьбы на заимку отправили инспектора. Твой муж поговорил с ним через калитку, напомнил о праве на уединение. Без ордера не войти, ордер никто не выписывал. Мне в частном порядке сказали, что нужно подождать, пока ты приедешь менять паспорт. Ты не приехала. О ценности участка я не знала – такие сведения не разглашают направо и налево, но нотариальная доверенность на распоряжение имуществом меня насторожила. Я уговорила секретаршу нотариуса помочь, но твой муж смылся до приезда Виктуша. Смылся, но выболтал отличное основание для ордера – сказал, что у тебя родился ребенок. Я начала пробивать ордер. Основание: ущемление права на социальную защиту и медицинское обслуживание. Бумажные колеса вертелись медленно. Вы успели зарегистрировать ребенка. Мне чуть не отказали в ордере, спасли показания работницы ЗАГСа о том, что малышка выглядела болезненной. Я до последнего момента не знала, пойдешь ты со мной или нет. Боялась, что слишком глубоко влезла в твою жизнь. Была готова к тому, что получу гневную речь – не суйся в мои дела. Теперь хочется кусать локти – я могла бы действовать решительнее.

– Спасибо, что делала, – не зная, как облечь благодарность в слова, ответила Альма. – Ты же могла вообще ничего не делать, я это прекрасно знаю.

Они опять обнялись. Пошипели, помурлыкали, поплакали и перешли к обсуждению текущего момента. Альма еще раз попросила не трогать Пепельника.

– Я хорошо подумала. Надо подать на развод. Когда я продам участок, выделю ему сто тысяч. Сумму, которую пообещал отец.

Марианна попыталась возразить, но Виктуш ее одернул – не лезь, сами разберутся.

– Отдам ему деньги и куда-нибудь уеду. В Ирбисск. Или в Котенбург. Не представляю, где можно спрятаться, чтобы отец меня не достал.

– Ты что, не собираешься писать на них заявление?

– Нет, – покачала головой Альма.

– Я считаю, что надо…

– Марианна, не дави, – остерег Виктуш. – Первым делом, как я понимаю, нужно подать на развод и подлечить мелкую. Сначала это сделаем, а потом поговорим о заявлении.

Рысь был прав. На Альму свалилась куча хлопот. Здравку обследовали, диагностировали редкую форму кошачьего гастрита и уложили в больницу. Пришлось разрываться, сбегая в казенные учреждения в тихий час, когда дочь засыпала, измаявшись от непривычной обстановки. Да и сама Альма почти позабыла, как это – общаться с рысями, лисами, медведями и людьми. ЗАГСы и суды ничем не напоминали дом Виктуша и Марианны – шум, толпы, громкие голоса и скверные запахи.

Возбуждать уголовное дело против отца она отказалась наотрез. Боялась, что тот проклянет – не ее, Здравку. Марианна опять начала уговаривать, но Виктуш спустил ее с небес на землю: «Знакомый следователь сказал – мороки будет много, а доказать умысел практически невозможно. Шаман упрется и будет стоять на своем: выдал замуж, чтобы внуков понянчить, деньги брать не собирался. Никогда не запирали, сама с