class="p1">– (Третий сенатор.) Убедительный довод. Британский мятеж, несомненно, отвлечет его силы.

Входит императрица Евдоксия.

– Государыня!

– Приветствуем тебя, царица.

– Приветствую и вас, мужи совета,

Как вижу, вы на славу потрудились,

Пестро разрисовали вашу карту,

Рукой искусной провели границы;

Кому какой землей владеть отныне,

Куда какие двинуть легионы

Своих солдатиков, решили твердо.

С такими вглубь глядящими умами

Мы устоим.

– Сегодня ты не в духе.

– Вели своим придворным удалиться.

– Покиньте нас.

Приближенные уходят.

– Я никогда не в духе.

– Но странно, красоте твоей волшебной

Твой гнев к лицу. Открой же, в чем причина

Твоей досады.

– Это не досада.

Меня снедает ярость без причины.

А впрочем, нет, причина в красоте.

Причина ж красоты – слепая ярость.

Она, как пламя, нежно лижет щеки

Прекрасной красоты, а красота

Горит в ее огне, изнемогая,

И тем дает ей пищу.

– Позабудь

На время красоту свою и ярость.

Нам предстоит сраженье за Иллирик.

– Кто ж поведет нас?

– Препозит Евтропий.

– Царь, я хочу, чтоб ты его казнил.

Мне опротивел этот жирный карлик,

Он, как удав, обвил твой трон пластами

Своих колец. При нем никто не смеет

Чихнуть в платок… Живет он слишком долго,

Пришел его конец.

– Но, Евдоксия,

Ведь это он предательством, расчетом

И адской хитростью создал наш брак[11].

– Теперь нам нет нужды в его заботах,

Казни его. И знай, что наш союз

Лишь ярче заблистает, если ты

В угоду красоте моей и гневу

Его убьешь.

– Убить его нетрудно[12],

Сей гордый муж мгновенно дух испустит

При виде палача. Меня другое

Пугает…

– Что?

– Меня давно смущает

Священный символ нашей дерзкой веры.

Там сказано о Духе, что незримо

Исходит от Отца, Отец же вечен,

Творец всему. Но я не постигаю —

Как можно вечно жить, лишаясь духа?

Не умереть, других его лишая?..

Я трепещу бесстрастных готов Гайны,

Я вспоминаю, как они Руфина,

Наряженного в пышные одежды,

Стащили с лошади[13] и в тишине,

Тревожимой лишь робким конским ржаньем,

Десятком пик наделали отверстий

Средь мускулов его стального тела

Для исхожденья духа без препоны.

Лишь дух исшел – и перестали корчи

Волной бежать от паха до лодыжки.

Руфин лежал у ног моей кобылы

И вбок смотрел, забыв, что за минуту

Мы ехали с ним рядом тихой рысью,

Приветствиям солдат внимая гордо.

Тебе признаюсь: страх меня терзает.

Порой, уединясь в своем покое,

Закрыв глаза, сжимая ягодицы,

Засунув в обе ноздри по тампону

Из корпии, сижу на твердом стуле,

Молю Творца всего, да не допустит

Ко мне убийц на войлочных подошвах,

С кинжалами, пришедших, чтобы настежь

Открыть во мне ворота, окна, двери

Для исхожденья духа…

– Ты жалкий мальчишка, ребенок! И от тебя-то, бессильно-слабого, подслеповатого петушка, я ношу дитя у себя под сердцем! Пугливый недоросток, пригодный лишь для того, чтобы плескаться в бане и палочкой гонять жука по дну золотой чаши! Разве ты способен править полумиром? Разве можешь обойтись без опекунов и поводырей? Сначала отец, потом Руфин, потом Евтропий. Кто последует за ними? Неужто Гайна? А быть может, комит Иоанн? Нет, теперь за ниточки буду дергать я! Я рожу тебе второго Феодосия, и пусть он будет новым воплощением моего тестя, тогда-то я увижу, как ты встретишь взгляд могучего императора, своего сына-отца, царство которого ты разорил небрежением и трусостью. Но чтобы мне достичь торжества, ты выполнишь обращенную ко мне просьбу святителя Порфирия. (Вынимает письмо, читает.) «Потрудись за нас, и Господь пошлет тебе сына, который воцарится при твоей жизни»[14]. Немедля отправь солдат в Палестину, чтобы отвезли архиепископу мои дары и разом сровняли с землей все идольские капища в Газе. Не заставляй меня ждать слишком долго!

Уходит разгневанная.

Часть третья

И молва о жизни человека Божия Алексия прошла по всей той земле. Когда Алексий понял, что святость его открылась всем, он бежал из города Эдессы, и, придя в Лаодикию, взошел на корабль, и задумал отправиться в киликийский город Тарс, ибо там его никто не знал. И вот на корабль налетел бурный ветер, и по смотрению Божию корабль занесло в Рим. Выйдя на берег, Алексий сказал: «Жив Господь Бог мой. Никому более я не буду обузой, но приду в дом отца моего, ибо домашние меня не признают». И вот он встретил отца своего (тот учреждал в доме своем столы для нищих), который шел из дворца со свитой своей, и приветствовал его, говоря: «Раб Божий, окажи милость захожему нищему и дай мне угол в доме твоем, чтобы мне питаться крохами, падающими от стола рабов твоих».

Евфимиан, Алексей.

– Здравствуй, незнакомец, по тебе видно, что ты идешь издалека.

– Я недавно сошел с корабля и сразу направил путь к твоему дому.

– Ты знаешь город?

– Да, я здесь родился.

– Ты приплыл, чтобы найти мой дом?

– Нет, наш корабль прибило к берегу ветром помимо воли корабельщиков. Я не имел в мыслях высадиться в Риме, но, когда сошел на берег, мне сказали, что ты кормишь бездомных.

– Так и есть. Сейчас сюда принесут еду.

– Хорошо, господин.

– Ты сможешь подкрепиться с дороги.

– Господин, я бы хотел быть с теми, кто раздает.

– В этом у меня нет нужды.

– Тогда позволь мне спать и служить на кухне, при печах. У меня нет другого дома. Я даже не попрошу еды.

– Отчего же? Я даю каждому, кто попросит. Приходи к дверям завтра на рассвете опять, как сегодня, и ты будешь сыт.

– Я не прошу еды, господин.

– Чего же ты просишь?

– Места в твоем доме на кухне и прислуживать при печах.

– Но без еды ты умрешь.

– Я буду подбирать объедки.

– Что ж, оставайся. Ты как две капли воды похож на моего сына.

– Если так, почему ты не признаешь сына во мне?

– Я этого не хочу.

– Почему?

– Ты