Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я налил себе кофе с молоком и сделал бутерброд с сыром и кругляшкой помидора. После нехитрого завтрака — вернулся в комнату.
По-прежнему висела сонная тишина. Сидора и Авдотьи не было слышно. Слава богам, слава богам.
Сердце мое чаще забилось.
Сейчас самый удобный момент, чтобы — по подсказке Ивана Ваныча — настроиться на Акбалу. Как поймать антенной радиоволну.
Ну что, джигит?.. Вперед?..
Я включил ноутбук. Нашел в социальной сети фото, на котором Акбала позировала в голубом платье, с веерами в руках. Весь подобрался — даже губу закусил. Уставился на фото — и попытался думать только о моей юха.
Я прокручивал в голове события моего единственного с Акбалой свидания. Как мы пили чай. Как Акбала стонала и изгибалась в моих объятиях.
Накатило опасение. Что если я занимаюсь ерундой?.. Разве можно учуять следы человека (или демоницы), просто думая о нем?..
Но чем сильнее жалили меня осы-сомнения — тем упорнее я представлял себе нежное личико Акбалы. Я припоминал каждую деталь ее облика: родинку у края чуть пухлых чувственных губ — изгиб черных, будто тушью нарисованных, бровей — смеющийся взгляд…
Если у меня нет другого способа найти милую Акбалу, я испробую этот способ — фантастический и немыслимый.
Милая Акбала… Ха!.. Милая?.. Я ведь поверил, что она змея-оборотень — по неизвестным причинам меня пощадившая, не выпившая мою кровь.
Проявит ли демоница запредельную доброту при следующей встрече?.. Или — повинуясь собственной природе — как воду из губки, выдавит из меня и сексуальную энергию, и кровь?.. Нельзя дважды безнаказанно сунуть руку в пасть львицы. Не дурак ли я — с фонарем ищущий свою смерть?..
Но — говорят — дельфины выбрасываются из моря на берег. Особенно — если море превратилось в зловонную лужу, в которой плавают бутылки из пластика и консервные банки. Моя жизнь — такая лужа. А я — дельфин.
Единственное, что было светлого в моем сером существовании — это свидание с Акбалой. Я вел задушевные разговоры с прекрасной девушкой. Я ее обнимал и целовал.
И пусть кончилось тем, что наутро я лежал немощным полутрупом. Пусть Акбала — на самом деле — змея, для которой я был беспомощной жертвой.
Все равно!..
Я лучше умру, еще раз насладившись в постели с Акбалой — чем буду влачить жизнь больного дельфина, бороздящего замусоренный океан.
Я долго сидел — пристально вглядываясь в фото Акбалы.
И что бы вы думали?..
Я почувствовал вдруг легкое головокружение. Мне стало хорошо, как от пары бокалов отменного вина. Я даже взмахнул руками — будто птица крыльями — и беззаботно рассмеялся.
И я понял: я обязательно найду Акбалу — если отправлюсь на поиски прямо сейчас.
Не раздумывая больше — я оделся и покинул квартиру.
12. Медовые день и ночь
Трудно объяснить, что за чувство компасом указывало мне дорогу. Проще сказать: я целиком и полностью положился на интуицию. Передо мною точно витала тень Акбалы.
Я вызвал такси, в котором примчался на вокзал. Купил в кассе билет. Зеленая змея электрички как раз подползла к платформе. Уверенный, ни о чем не раздумывая — я зашел в вагон.
Электричка загремела — помчалась стрелой. Я сидел — и смотрел в окно на проносящиеся мимо бетонные ограды, покрытые, как паутиной, замысловатыми граффити и коряво выведенными матерными надписями.
В середине вагона смеялись и визжали какие-то подростки: две девушки с покрашенными в розовый цвет волосами (ни дать, ни взять — попугаихи) и трое парней.
По проходу между сиденьями проплывали несчастные продавцы-разносчики — усталыми, хриплыми, почти машинными голосами предлагающие свой товар: от чипсов, шоколада и шипучей газировки — до журналов японских сканвордов и настенных календарей с ликами православных святых.
Но все это я замечал только краем глаза.
Все мысли мои были об Акбале. Ее образ стоял у меня перед глазами.
За окном вагона сменялись платформы. Диктор объявлял: «Малые сосенки» — «Красные зори» — «Дикие петушки». На шестой станции я сошел с электрички.
Возле перрона шумел небольшой рыночек, где продавали все, что можно вообразить — от нечищеной моркови до кружевных лифчиков. Старушенция — торговка в треугольном платочке — взвешивала на безмене пакет картошки и энергично нахваливала хлопающей глазами покупательнице свой товар. Манил горячими сытными запахами киоск с чуть кривоватой вывеской «Пирожки — пельмени».
На секунду я замедлился. Бросил взгляд направо и налево. И — с прежней почти «мистической» уверенностью — зашагал по улице, уводящей от рынка.
Сначала по обе руки от меня чередовались кирпичные пятиэтажки. Пока не сменились бревенчатыми деревенскими домиками, отгороженными хлипкими заборами.
Я шлепал по мутно-зеленоватым лужам и слякоти. Вперед, вперед!..
Домишки пошли покосившиеся, с разбитыми или заколоченными окнами — явно нежилые. Во двориках громоздился разнообразный хлам. Слышался протяжный собачий вой. Каркали вороны. Дорогу мне перебежала на трех ногах серая кошка.
За домишками начались сарайчики — еще более заброшенные. И еще какие-то постройки неведомого назначения. Кругом — ни души.
Так я топтал ботинками грязь — пока не остановился в тупике перед здоровенной ржавой лоханью мусорного контейнера.
У «лохани» я увидел молодчика в кожаной куртке. Со свастикой, вытатуированной на бритой голове.
«Чертов нацик!..» — с отвращением подумал я.
У нациста отвисла челюсть. Он дрожал мелкой дрожью. Глаза нацика бегали — полные животного ужаса. Лицо было бледно, как мел. Изо рта вырывались хрипы и еще какие-то нечленораздельные звуки.
Нацист был захвачен страхом. Неодолимым страхом.
Страх — говорят — заразителен. Переступив с ноги на ногу — я застыл на месте.
А дальше…
По ту сторону ржавой «лохани» поднялась на длинном узорном теле черная огромная змеиная голова. Раздалось шипение — как будто выходит воздух из проколотой велосипедной шины.
Мгновение — и змея метнулась. «Склюнула» неонациста, как голубь червяка. Со своей добычей в зубах — исчезла за контейнером. Я услышал только нечеловеческий вопль нацика.
Волосы на голове моей зашевелились. Сердце екнуло — точно камушек стукнулся о фарфоровую чашку. Я понял: сейчас я видел охоту юха.
Оборотень схватил свою жертву. От неонациста ничего не останется, кроме обескровленного трупа — напоминающего сушеную воблу…
Не знаю, сколько я простоял, скованный испугом, пораженный. Мне жутко было и вообразить, что происходит за контейнером. Притом, что добычей змеи был нацист — которого совершенно не было жалко.
А потом я нерешительно позвал:
— Акбала!..
И чуть-чуть погромче:
