том, что эксперимент немного подкачал, потому что выявленные нами преимущества становятся таковыми только для нас: мы либо избежим страданий (жесткого разговора с подругой, задевающего ее чувства), если будем лгать, либо почувствуем всю боль, если скажем правду. И поскольку люди обычно стараются избегать страданий, когда это возможно, наши суждения искажены. С этической точки зрения лучше всего не идти легким путем, руководствуясь личными интересами. Было бы здорово, если бы это было так! Но, скорее всего, это не так.

Мы также вынуждены признать, что, проводя консеквенциалистские расчеты, прошли только половину пути: мы думали о хорошем/удовольствии, которое идет от лжи, и плохом/страданиях от того, что мы говорим правду. При этом мы не попытались рассчитать хорошее/удовольствие от правды или плохое/страдание от лжи. Мы не слишком принимаем в расчет эти переменные уравнения, поскольку они еще более расплывчаты. Как вычислить общественную пользу правды или общественное зло лжи во спасение? Кажется, это возможно, только если в результате этих действий произойдет что-то осязаемое: скажем, если мы соврем, что нам нравится уродливая блузка, а подруга, вдохновившись комплиментом, наденет ее на собеседование, не получит работу из-за того, что пришла ужасно одетой, впадет в глубокую депрессию, совершит тяжкое преступление и проведет двадцать пять лет в тюрьме строгого режима[110].

Есть много «а что, если», связанных с этическими размышлениями, что отчасти заставляет пошатнуться аргументы утилитаристов. Так что, возможно, есть и другая этическая система, которую можно использовать. Дающая жесткие и четкие правила, которым просто следовать, чтобы гарантированно достичь успеха с точки зрения морали. Возможно, нам нужен настоящий зануда. Суровый аккуратист, который будет неодобрительно скрещивать руки на груди, когда мы уклоняемся от ответа. Лишенный сантиментов немецкий отец, который посмотрит на наши оценки за поведение, увидит пять пятерок и одну пятерку с минусом и спросит: «За что минус?»

Нам нужны Иммануил Кант и философская теория, известная как деонтология.

Категорический императив: самая немецкая идея в истории

Деонтология — наука об обязанностях или обязательствах. Если вы слышали этот термин раньше, либо а) вы изучали философию, либо б) у вас был очень неприятный разговор на вечеринке с аспирантом по имени, допустим, Джонас, который пил японский виски и слишком много говорил о Дэвиде Уоллесе[111]. Иммануил Кант (1724–1804), которому мы в первую очередь благодарны за распространение деонтологии, считал, что необходимо рассматривать правила этичного поведения, используя лишь свою способность четко рассуждать, а затем уверенно следовать правилам. Возникает какая-то ситуация, мы подбираем конкретную «максиму», которой должны следовать, следуем ей, и дело в шляпе. Поскольку важна только наша приверженность любому придуманному нами правилу, результаты действий не имеют значения. Следовать верным правилам = поступать нравственно. Не следовать им = не действовать в рамках морали. Вот и всё. Никакой свободы действий, лазеек, оправданий.

Это довольно жесткая система. Вы, наверное, догадались, что Кант был довольно жестким товарищем. По легенде, его распорядок дня был настолько точным и предсказуемым, что владельцы магазинов в Восточной Пруссии сверяли часы по нему, когда он проходил мимо их магазинов в округе[112]. Скорее всего, это выдумка, но мы можем сделать вывод о том, какие мифы ходили о нем, учитывая его жесткие взгляды на мораль и его ученость в целом. Раз человек построил целую этическую теорию на основе «чистого разума», он должен быть очень ученым. До того как углубиться в философию морали, Кант был любителем истории и науки, о чем мы узнаём от Бертрана Рассела: после Лиссабонского землетрясения он писал о теории землетрясений; он создал трактат о ветре и небольшое эссе о том, влажный ли западный ветер в Европе, потому что пересек Атлантический океан[113].

Труды философов XVIII в. написаны не то чтобы с юмором, но, честно говоря, я умираю со смеха, когда думаю о «трактате о ветре» Канта. Представьте себе самый скучный текст на свете, например список компаний Колдвелла в штате Айдахо за 1976 г. или историю садового шланга на 900 страниц. Я гарантирую вам, что трактат Иммануила Канта о ветре в десять раз скучнее. Но как только он перестает восхищаться… движением воздуха, его мощным разумом полностью овладевает мораль. Его и по сей день очень уважают западные философы, вероятно потому, что никому из них никогда не приходило в голову прочесть трактат о ветре.

Кантовское объяснение деонтологии, как известно, трудно читать. Думаю, он гораздо сложнее, чем утилитаризм или Аристотелева этика добродетели[114]. Иеремию Бентама, может, и преследовали жуткие фантазии о посмертном пугале, но он по крайней мере включал в свои сочинения об этике забавные стишки. Кант никогда не писал веселых стихотворений. Его работы — полная противоположность забавным стишкам. Они выглядят так:

…Но такая совершенно изолированная метафизика нравственности… есть не только необходимый субстрат всего теоретического, точно определенного познания обязанностей. Это и дезидераты величайшей важности для действительного исполнения их предписаний[115].

Это случайный фрагмент произведения Канта, но они все такие. Вряд ли вы возьмете его книгу с собой на пляж. Однако самая важная идея кантовской этики довольно проста. Это так называемый категорический императив, понятие, которое он вводит в своей работе с очень притягательным названием: «Основы метафизики морали»:

Действуйте только в соответствии с той максимой, согласно которой вы одновременно можете пожелать, чтобы она стала универсальным законом[116].

Мы обязаны согласиться с этим, поскольку это, возможно, самое известное утверждение в западной философии. Разве что парочка дотягивают до его уровня: фраза Cogito, ergo sum Рене Декарта («Я мыслю, следовательно, я существую»), высказывание Томаса Гоббса «Жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна» и, конечно, строчки из песни хип-хоп-дуэта Insane Clown Posse «Вода, огонь, воздух и грязь, но как же, черт возьми, устроены магниты?»[117]. Согласно категорическому императиву, нельзя просто найти правила, которые говорят нам, как мы должны себя вести. Нам необходимо найти правила, которым, по нашему представлению, следуют и все остальные. Прежде чем что-то сделать, нужно определить, что произойдет, если все поступят именно так. И если мир, в котором все так поступают, неприятен нам, значит, нам так поступать нельзя. Можно ли солгать подруге? Нет. Потому что сначала мы должны представить себе мир, в котором все лгут, и там, как