Хрил протянет правую руку для рукопожатия. Как бы, "предлагаю Руку Мира. Да будет между нами истинный мир". Итак, он выставляет руку, еще не дав Джерету настоящего разрешения ее коснуться; и когда Джерет пожмет его руку, Хрил сможет покарать дерзновенного потоком священной спермы или еще как.

Однако Джерет был подозрительным ублюдком с рождения, и он, не пожимая руку Хрила, взмахнул Мечом Мужа и снес ее с запястья. Рука Хрила падает наземь, Джерет говорит: "И отнимаю я твою руку, показав свое желание: чтобы все вы, говноеды и надоеды, сдохли в мучениях. Но я готов к мирному исходу. Когда между нами воцарится истинный мир, буду счастлив засовать ее в твой зад, так глубоко, чтобы лопнули глаза". - Человек кашляет. - Я, гмм, говорю не совсем точно.

- Нет, правда?

- И это был второй адский шок. Особенно для Хрила, открывшего, что не может вырастить назад свою Руку. И никто из богов не сможет.

Ну, есть две несовместимых версии насчет конца Деомахии. Липканцы скажут, что их бог войны - Дал'каннит Тысячерукий, отец всего пантеона, включая Хрила, покровитель Липке и всякое такое остальное - вызывает Джерета на единоборство, чтобы решить ссору, Джерет принимает Его вызов и после трех дней яростного боя на вершине горы Пиришанте Джерета предает его же подлость: кровь Хрила разъела клинок, словно кислота, Дал'каннит сражает предателя и великодушно объявляет, что все боги будут чтить соглашение, наименованное по славной битве на горе Пиришанте. Завет Пиришанте, по сути - вооруженное перемирие. Боги не трахают реальность, люди не трахают богов.

Наверное, ты догадываешься, что монастырская версия чуть иная.

Наша в том, что боги решили сбиться в банду, навалиться на Джерета скопом и взять числом. Монастыри говорят, что Дал'каннит получил титул Тысячерукого как метафору тысяч богов, что собрались с ним рядом, надеясь убить Богоубийцу, и каждый надеялся, что именно ему не придется встретиться с Мечом Мужа. Ведь даже богу будет чертовски больно от такой встречи.

Ты снова можешь догадаться, что версия Монастырей мне ближе.

Джерет и Джанто знали, что им конец. У них была миллионная армия, но никакая сила смертных не может противостоять могуществу массы всех наличных богов. С другой стороны, Джанто был столь же хитер, сколь подозрителен Джерет, у него были свои идеи, как остановить войну, трюк, способный согнуть богов и выбросить из вселенной. Лишь бы только кто-то смог отвлекать их внимание.

Есть много версий, что именно сказал тогда Джерет. Я склонен думать, он просто поднял Меч Мужа к восходящему солнцу, проверяя остроту лезвия. "Сколько тебе нужно?" А когда Джанто отвечает "Почти вечность", Джерет лишь шевелит плечами: "Сделано".

Ну, знаешь, этот диалог я придумал. Ненавижу цветастое дерьмо.

Что мы знаем, так то, что Джерет и Джанто распустили армии. Послали людей по домам, радоваться с семьями все время, пока жизни их не будут пожаты безумием и хаосом.

- Вот к чему это? Ты отсылаешь меня домой, потому что близок конец света?

- Вполне верно.

- В дупу дом. Мой дом - ты, братишка. Думал, я оставлю тебя биться в одиночку?

- Это не будет битвой. Не с чем сражаться. Тут никто ничего не может сделать. Такое дерьмо.

- Ну? И как всё закончилось для близнецов, надирателей божественных задниц?

Человек пожимает плечами. - Они встретили конец так же, как начали битву: братьями, плечом к плечу. Отдали жизни ради спасения мира.

- Ну, эта часть мне по нраву, - говорит огриллон. - Братья навсегда.

- Мы не они.

- Но можем погибнуть, как они.

- Это сказка, Орбек. Не совсем верная фактам.

Юный огрилллон встряхивает массивные плечи. - Что ты там говорил о предке? Он сказал, метафора станет истиной?

- Оставим папу в стороне. Слушай, если бы битва могла всё решить, всё кончилось бы пятьсот лет назад. Мятеж Джерета завершил бы всё навсегда. Я умер бы двадцать пять лет назад на кресте Бодекена, и Черные Ножи правили бы там доныне. Но я не, и они не. Вторая половина моей жизни создана треклятой сделкой с богом. И тебе не захочется быть рядом. Под "рядом" я имел в виду "на одном континенте".

- И когда должна состояться сделка?

- Скоро, наверное. Не могу сказать, пока бог не Призовет.

- И что будет в сделке, эй? Что ты отдашь и что получишь?

- Хотел бы знать. Одно я уже получил: сошел с треклятого креста. Не знаю, что еще. И по какой цене.

- Многовато ты не знаешь, братишка. Если ничего не знаешь, откуда знаешь, что будет катастрофа?

- Орбек, ради Христа! Ты с кем говоришь? - Человек трясет головой, так и глядя в полированный мрамор вокзала. - Ты тут сидишь, Орбек Черный, поиметь им твою маму, Нож, и спрашиваешь, откуда я знаю, что взорву ядерную дерьмобомбу? Серьезно?

- Может, я смогу помочь.

- Нет. Не надо. Просто уходи. Ты не видел семью и всяких кузенов много лет. Хочешь умереть без свиданки?

- Ты моя семья.

- Ага. Потому и хочу, чтобы ты уехал. Орбек, прошу. - Кулаки разжимаются, голова повисла сильнее. - Прошу. Кто-то, кого я люблю, должен выжить.

Ныне во Всегда 2:

Достаточно Могущественная

Это же метафора, блин. Смотри, не затопчи ее до смерти.

Кейн, "Клинок Тишалла"

Несуществование не имеет длительности, и когда Дункан Майклсон открывает глаза, время не прошло.

Его сын - человек, отказавшийся быть его сыном - стоит над ним силуэтом на фоне бесформенного неба, столь синего, что кажется твердым: протяни руку и коснись.

Между ним и человеком, похожим на сына, торчит простой черный клинок с простой гардой и просоленной кожей рукояти.

Клинок и гарда и рукоять меча, которым не-сын пронзил ему грудь, пришпилили его к камню, он так и лежит, словно насекомое на музейной доске.

- Больно? - Тон равнодушен, а взгляд - нет.

- Какая разница, если да?

- Может, и найдется.

Дункан медлит, проверяя с привычным тщанием, насколько ему больно. - Чувствую, как грудина скребет по стали с каждым вздохом. Чертовски уверен, мне должно быть больно.

- Ага.

- Но скорее это холод. Помню - смотрел в кубике твои Приключения - как холоден меч, когда вонзается в грудь. Но тут другое. Словно он сам сделан из холода.

- Сделан из холода? Хм.