с влиятельным датским архитектором Альдо ван Эйком и был участником группы, известной как «Команда 10», члены которой критиковали модернистов-догматиков, но не потому, что сами были противниками модернизма, а потому, что надеялись сделать шаг вперед в его развитии. В группу входили также Луис Кан, Джанкарло Де Карло и Джордж Кандилис, и вся ее деятельность была направлена на то, чтобы вернуть в современное движение эмоциональность местной архитектуры и традиционного урбанизма. Ван Эйка часто упоминают в связи с его поиском casbah organisée, концепции, подразумевающей оживленность касбы, или старого города, в городских зонах Ближнего Востока и Северной Африки. Эти архитекторы стремились уйти от строгого понимания безупречных башен в безупречном парке и расширить концепции развития города, чтобы в них была лучше представлена сложность настоящей жизни.

Первые наброски моих идей для дипломной работы, 1960 г.

Сэнди Ван Гинкель был личностью своеобразной – эксцентричный, мудрый, искушенный, имевший тесные связи с европейским архитектурным миром. Он был участником датского Сопротивления во время Второй мировой войны. Светлые волосы с коричневатым оттенком и усы смягчали резкие черты почти квадратной головы. Говорил он на безупречном английском с характерными для его родины приятными модуляциями. Он носил красивые шелковые галстуки, и я какое-то время в подражание ему тоже носил галстуки. Ван Гинкель любил музыку, особенно Баха, и в разговоре мог вдруг упомянуть структуру фуги в «Музыкальном приношении» Баха, связав ее с ритмическими структурами архитектуры. Мы говорили о живописи – в те времена я увлекся кубизмом и находил в его пространственных смыслах источник радости. Я обсуждал с Сэнди книги, которые читал. В то время я был увлечен книгой Бернарда Рудолфски «Архитектура без архитекторов» (Architecture without Architects), в которой исследовалась вернакулярная архитектура – та, что создается обычными людьми и встречается в итальянских горных городках и в центрах ближневосточных городов: мир базаров, внутренних двориков и соответствующих форме участка земли зданий с террасами. По мере чтения приходило осознание того, что городской пейзаж древних Афин не выглядел как коллекция Парфенонов в миниатюре. Он больше напоминал скопления домов, которые и в наши дни можно увидеть на Миконосе или Тире (Санторине).

Еще один черновой набросок, сделанный, когда тема дипломной работы «Оболочка для жизни в городе» обрела форму

Я приходил к ван Гинкелю домой каждую неделю и приносил с собой все, что сделал со дня нашей последней встречи: большие листы кальки с набросками и аккуратными заметками – дневник идей. Я по-прежнему работаю так же, используя альбомы для зарисовок в твердых обложках, но тогда мои альбомы были большими и громоздкими. Когда я выносил их на улицу, ветер заставлял их вздыматься, как паруса. Я также приносил модели к своей работе, тщательно выполненные из картона или деревянных брусков. Это было задолго до того, как благодаря 3D-печати создание моделей стало гораздо проще. Я должен был сам вырезать каждое крошечное окно макетным ножом, который иногда соскальзывал. На этих первых моделях остались полоски красного.

Набросок на обратной стороне визитной карточки, сделанный в 1962 г., – предшественник Habitat

То, что я называл в своей дипломной работе «системой домов», на самом деле представляло собой три системы – вариации на тему, но с разными способами строительства и разной плотностью.

Первая система применялась по отношению к высоким конструкциям – зданиям высотой от 20 до 40 этажей. Она состояла из каркасной структуры, в которую были встроены «блоки», представляющие жилые модули. Каждый модуль опирался на тот, что находился ниже, формируя спиральную структуру, и таким образом крыша одного модуля могла поддерживать часть сада для модуля, находящегося прямо над ним. Вторая система была похожа на первую, но применялась не к таким высоким строениям. Блоки устанавливались один на другой похожим образом, что обеспечивало для каждого верхнего модуля сад на крыше нижнего, но при этом отсутствовал несущий нагрузку каркас – модули могли поддерживать друг друга. Третья система состояла из сборных стен, которые смещались под углом 90° от этажа к этажу, оставляя пространство для открытого сада у каждого модуля; сами модули немного напоминали таунхаусы.

На факультете были несколько озадачены тем, что я делаю, и моей «системой». Все остальные разрабатывали проекты музеев, оперных театров и библиотек для своих дипломных работ, и я, конечно, понимал их стремление. Я сам потратил месяцы на проекты кнессета. Мои однокурсники создавали проекты конкретных зданий для конкретных мест. Одной из тех, кого не смутила моя необычная мечта, была Джейн Дрю, выдающийся британский архитектор, которая вместе с Ле Корбюзье разработала генплан индийского города Чандигарх. Джейн Дрю посетила Университет Мак-Гилла, и ее привели в мастерскую, чтобы показать работы шестикурсников. Она зашла посмотреть на мои модели, и я изложил ей концепцию. Ей понравилось то, что она увидела и услышала. На факультете стали обращать на мою работу более пристальное внимание. Это стало поворотным моментом. Однако в среде профессионалов «система домов» по-прежнему воспринималась тяжело. В тот год Университет Мак-Гилла номинировал мой дипломный проект на специальный приз за лучшую учебную работу – каждая канадская школа могла выдвинуть одного кандидата, – и, вероятно, он прошел незамеченным. Приз в тот год получил проект оперного театра в Торонто. Сейчас я осознаю, насколько радикальной выглядела со стороны моя дипломная работа.

За работой над дипломным проектом в двух и трех измерениях. На заднем плане – профессор Стюарт Уилсон

* * *

Я окончил Университет Мак-Гилла в 1961 году. Годы моей учебы были успешными. И изматывающими. Архитектура требует тяжелого труда и больших затрат времени, и эта интенсивность начинается во время учебы. Студенты-архитекторы работают круглыми сутками, когда готовят презентацию проекта, которая называется по-английски charrette («последний рывок для завершения проекта перед сдачей»). Это слово происходит от французского charrette («карета») и относится к временам Школы изящных искусств, когда карета приезжала поздно вечером, чтобы доставить чертежи, которые собирались представить жюри. Моменту, когда чертежи прикреплены к стене, предшествует множество бессонных ночей и дней, насыщенных кофе.

Мне также нужно было уделять внимание семье. Мы с Ниной поженились в 1959 году, когда я учился на пятом курсе, и наша дочь Тааль родилась, когда я работал над дипломом. Я был молод и не испытал того, что называют нормальной холостяцкой жизнью, – мои отношения с Ниной были первыми в моей жизни. Мы сняли квартиру рядом с университетом, и Нина устроилась на