в партер, осмотрел балконы и ложи, а в директорской даже задержался. Антону показалось, будто отец что-то ищет. Отец боязливо озирался, избегал парадных лестниц, а когда ему попался вдруг администратор, раскланялся преувеличенно вежливо. Антон неотступно следовал за ним. Вдруг походка отца явно переменилась, он зашагал пружинисто и бодро. Такую отцовскую походку Антон видел в детстве.

И все-таки Антон побаивался, как бы его не заметили, то есть, как бы отец не заметил. И тут — снова повезло. На широком подоконнике валялась заляпанная белой краской куртка маляра. Антон поспешно накинул ее на плечи, поверх пальто. Тут же, на подоконнике, притулилась сделанная наспех из газеты треуголка. Антон водрузил ее на голову. Теперь его, хотя и с некоторой натяжкой, можно было принять за маляра.

Поднимаясь к уборной матери, Антон занервничал. Вот так же он шел в тот роковой вечер. Бумажки с надписью «Опечатано» на двери не оказалось. Значит, сюда уже заходили. Зачем? Антон взялся за ручку двери. Дверь растворилась с легким стуком.

Светлый зимний полдень. Яркие прямоугольники света падали из окон на пол. Это дневное освещение, это солнце раздражало Антона. Ему уже мерещились шаги за спиной. Вот кушетка. Тогда, в тот вечер, пекинес матери затявкал на него из-под этой кушетки. Вот кресло. В этом кресле мать сидела, разговаривая с ним. Антону вдруг почудилось, будто он снова слышит резкие звуки. Выстрел. Нет, надо бежать, бежать отсюда. Антон набрал номер старого мобильника. Нет, не отзывается. Если бы менты забрали, кто-нибудь сейчас отозвался бы. Наверно, просто разрядился. Антон вышел из уборной, сделал несколько шагов, затем вернулся и аккуратно протер ручку двери носовым платком.

Очутившись снова в коридоре, Антон почти машинально еще раз набрал номер старого мобильника. И вдруг раздался серебристый звонок. Внизу, этажом ниже. Антон подбежал к боковой лестнице, свесил голову. По ступенькам спускалась женщина в театральном костюме Снегурочки. Что-то знакомое было в ее фигуре. Антон попытался успокоить себя. Это всего лишь кто-то из певиц направляется на очередную репетицию. Но тут же подумал, что обычно репетиции проводят без костюмов. От внезапного приступа страха Антон даже вспотел. Ведь в тот страшный вечер мать пела Снегурочку! И с сыном она говорила, одетая в сарафан Снегурочки. Да, это она, мать. Это она сейчас спускается по лестнице. И где-то под сарафаном, в кармане, спрятан мобильник, его мобильник!

Антон прижался к стене. Он осознал, как нелепо выглядит в этой куртке на плечах, в этой шапке, сделанной из старой газеты. «Мама», — невольно прошептали побелевшие губы. Значит, она жива? Он уже ничего не понимал, не в состоянии был ни обрадоваться, ни испугаться еще больше.

Вдруг Антону захотелось, чтобы мать ничего не помнила о случившемся. Подбежать к ней, помириться, уговорить... Надо отвезти ее в больницу. Она бросит пить, она даст ему денег, ей займут.

Антон пригляделся. Да, мать изменилась. После пережитого она уже не та, не прежняя. Она как будто похудела, стала выше ростом. Он видел ее профиль, щека матово блестела, была неестественно белой. Антон чуть не вскрикнул от охватившего его ужаса. Ему вдруг показалось, что та белая кожа сейчас отвалится, как штукатурка, и обнажится красная мясистая плоть или — еще хуже! — кости черепа.

И вдруг Антон все понял! Перед ним привидение. Да, существо, уже не принадлежащее этому миру. Или... Это всего лишь циничный маскарад. Но маскарад, конечно же, затеян не для него, не для Антона. Кто-то притворяется певицей Галиной Томской.

«Мама!» — снова прошептал Антон. Призрак наклонил голову. Ну да, она смотрит на высветившийся номер, в ее приподнятой руке мобильник. Антон выключил свой новый телефон. Чуткое привидение, кажется, расслышало едва уловимый шорох, Антон вжался в стену. Женщина явно направлялась в сторону директорского кабинета.

Антон кинулся к парадной лестнице, резко повернул и по боковым ступенькам спустился в зрительный зал. Здесь царила темнота, хоть глаз выколи. Из фойе доносились частые шаги, гудел лифт. Возможно, эти шумы были как-то связаны с явлением призрака.

И вдруг Антон, замерший в темноте, услышал душераздирающий вопль. Антон не мог догадаться, в чем дело. А это на голову бедняги Скромного обрушилась роковая балка. Антон успел разглядеть, как на сцене мелькнула чья-то тень. Или показалось? И где призрак? Или... где женщина, которая притворяется его матерью?

Хаос тревожных мыслей обрушился на Антона. Теперь он уже сомневался в том, что убил мать. А если она жива? Если она решила мстить и нарочно притворяется призраком, чтобы наказать истинных виновников своей смерти? Но одно ясно: она не ищет сына. И что же теперь делать? Заняться собственным расследованием?

Сцена шестнадцатая

Степанов и его коллега-приятель Андрей Алексеевич разбирали бумаги, готовя дело об исчезновении певицы Томской к закрытию. Щелкал степлер.

— Ну мне-то ты можешь признаться, кого подозреваешь? — спросил Андрей, лукаво улыбнувшись.

— Да я что! Я — как начальство... — уклончиво ответил Степанов.

— Ну а все-таки? Напал на след?

— Да ее мог убить кто угодно, — раздосадованно произнес Василий Никитич. — Например, Байков, отставной любовник. Или тот же Скромный. Томская замучила директора, постоянно вмешивалась в репертуарную политику театра, продвигая на роли своих людей.

— Но ведь и Скромный погиб.

— Андрей, это не аргумент. Вот, кстати, еще одна возможная подозреваемая. Ланина, главный бухгалтер и родная тетка Томской. Они постоянно грызлись из-за денег. Тоже мотив для убийства. А вот солистка Величаева. Она часто подменяла Томскую, жаждала петь ее партии.

— Мотив сильный.

— А вот тебе баритон Тимошенков. Между прочим, председатель театрального профкома. Ничего толком не говорит, явно что-то скрывает. Он тоже вполне мог ненавидеть Томскую.

— Но ведь он и поднял бучу, кричал о ее смерти.

— Да ведь это классический способ замести следы преступления, отвести от себя подозрения.

— И все-таки закрываем дело. По указанию сверху? — Андрей поднял глаза к потолку.

— Как раз балерина Молочкова и певица Грушева мечтали — каждая — покорить сердце одного из представителей этих самых верхов. И Молочкова уже, кажется, преуспела. Произошел беспрецедентный случай. В опере Римского-Корсакова «Снегурочка» есть такой персонаж — Весна, мать главной героини. Эту роль должна исполнять певица. И вдруг... В нынешней постановке Большого роль Весны исполняет балерина Молочкова. То есть, согласно воле композитора, Весна должна петь, а она танцует! Понимаешь, что это такое! И Томская против этого возражала.

— Кажется, понимаю.

—Молочкова грозилась отравить Томскую.

— Да ну! Бабьи бредни.

—Бабьи-то бабьи, а Томская исчезла, и Скромный мертв. Да еще и